Коридоры власти [Чарльз Перси Сноу] (fb2) читать постранично, страница - 3


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Безухов из «Войны и мира». Впрочем, не в пример Пьеру, Роджер всегда знал, чего хочет.

— Прости, — сказал он жене, — телефонный разговор задержал…

Выяснилось, что звонил избиратель. Роджер сообщил об этом просто, словно о планах, в которые Каро давно посвящена.

Роджера сразу стало много в гостиной; впрочем, присутствие его отличалось органичностью и ничуть не отдавало актерством. Он пожал руки Рубину и мне. Все, что он делал и говорил, он делал и говорил просто и без подтекста.

На секунду Роджер и его коллеги отделились от остальных гостей; миссис Хеннекер опустила внушительную, унизанную кольцами кисть мне на рукав и произнесла:

— Кабинет.

Я нашел, что следить за ходом ее мысли весьма непросто.

— Что?

— Этому молодому человеку светит кабинет. — Миссис Хеннекер имела в виду, что Роджер станет министром, если его партия вернется к власти.

— Правда? — переспросил я.

— Вы идиот? — уточнила миссис Хеннекер.

Причем уточнила с однозначно уверенным прищуром, будто рассчитывая, что за грубость я к ней проникнусь.

— Не думаю, — сказал я.

— Я в греческом смысле, сэр Леонард, — пояснила миссис Хеннекер, отошла к Каро, выяснила, что мое имя Льюис Элиот, и крикнула, ничуть не сконфуженная: — Да, я в греческом смысле. Человек, который не интересуется политикой. Ну да вы в курсе.

Как она гордится своей эрудицией. Интересно, с какой частотностью она эти обрывки демонстрирует. Явно же по-гречески знает не больше, чем по-эскимосски. Есть в ее самодовольстве что-то детское. Уверена, что она — привилегированная. И что никто иначе думать не посмеет.

— Я интересуюсь политикой, — возразил я.

— Не верю, — победно заявила миссис Хеннекер.

Я не стал настаивать, потому что хотел послушать Роджера. Роджер говорит не так, как его друзья. Я не мог идентифицировать выговор. Точно не итонский и не гарвардский; остальные наверняка знают, а миссис Хеннекер, пожалуй, не преминула бы сказать, что Роджер «не из сливок общества». Действительно, отец Роджера — инженер-конструктор, иными словами, самый что ни на есть типичный представитель провинциального среднего класса. А Роджер вовсе не «молодой человек», миссис Хеннекер подобрала неправильное определение. Роджер всего пятью годами моложе меня — значит, ему сорок пять.

С самого начала знакомства Роджеру удалось вызвать мой интерес — один Бог ведает как; в тот вечер за ужином он меня разочаровал. Да, разговор его был живее, ум — острее, чем у прочих; прочие рядом с ним выглядели легковесами. Но Роджер, точь-в-точь как они, говорил о перестановках на парламентской шахматной доске, будто больше ничего под небом не существует. Мне казалось, в присутствии Дэвида Рубина это невежливо. Я занервничал. Политика этих людей мне чужда. Они не знают мира, в котором живут; еще хуже они представляют себе, каким этот мир может стать в недалеком будущем. Я взглянул на Маргарет, отметил подчеркнутое внимание и заинтересованность — она всегда так смотрит, если ей скучно и хочется домой.

Внезапно мое раздражение как ветром сдуло. Дамы ушли наверх, мужчины остались. Мерцали канделябры.

— Присядьте со мной, — сказал Роджер Рубину и прищелкнул пальцами, не в уничижительном смысле, а будто подавая сигнал. Меня он усадил по другую сторону и, налив Рубину бренди, произнес: — Боюсь, мы утомили вас своими разговорами. Видите ли, сейчас мы ни о чем, кроме выборов, думать не способны. — Роджер поднял взгляд и разразился саркастической усмешкой. — Впрочем, если вы слушали внимательно, вы и сами поняли.

Впервые за вечер Дэвид Рубин вступил в разговор:

— Мистер Квейф, хочу вас кое о чем спросить. Каково превалирующее мнение относительно результатов выборов? Или вам отвечать неудобно?

— Отчего же, — сказал Роджер. — Попробую наметить диапазон. С одной стороны, самый скверный исход для нас (он разумел партию консерваторов) — это пат, или мертвая точка. Хуже ничего не случится. С другой стороны, если повезет, можем победить с незначительным перевесом.

Рубин кивнул. Один из заднескамеечников заявил:

— Ставлю на большинство в сотню.

— Я бы так не размахивался, — заметил Роджер.

Говорит как профессионал, подумал я. Уже через секунду все мои чувства обострились. Сигарный дымок обвивал пламя свечи; посмотреть со стороны — обычный ужин в состоятельном лондонском семействе, получасовой отдых мужчин от дам и наоборот. Затем Роджер — он восседал в кресле как настоящий король — чуть повернулся вправо, к Дэвиду Рубину, и проговорил:

— Теперь, мистер Рубин, я бы хотел вас кое о чем спросить.

— Я вас внимательно слушаю, — ответил Рубин.

— Если ответ подразумевает сведения, о которых вы не уполномочены распространяться, заранее прошу меня извинить. Первым делом мне хотелось бы выяснить вот что: до каких пределов наши действия, связанные с ядерным оружием, вообще имеют смысл?

Рубин, напряженный, бледный, уже довольно морщинистый, невыгодно