Страницы Миллбурнского клуба. № 1 [Александр Матлин] (fb2) читать постранично, страница - 125


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

своей национальности? Тогда спроси у своей мамы.

– Наверно он еврей, – раздается голос с задней парты, и весь класс взрывается от хохота. Сама по себе идея, что кто-то может быть евреем, очень смешна. Эти мальчики и девочки знают, что «еврей» – это что-то вроде национальности, но они никогда не видели еврея. Они часто используют слово «еврей», когда дразнят друг друга. Это – обидное слово, что-то вроде «дурак» или «засранец». Это слово часто используется в выражениях «жадный, как еврей» или «трусливый, как еврей» или «хитрый, как еврей». Конечно же, нормальный живой человек не может быть евреем.

У меня – другое воспитание. Я – из цивилизованного мира, из Ленинграда. Тем не менее, мое знание о том, что такое еврей, мало отличатся от знания этих деревенских детей. Так же, как для них, для меня слово «еврей» – это просто ругательное слово. Мои родители – евреи, но я об этом не знаю, и они со мной об этом никогда не говорят. Как большинство советских евреев, они полностью ассимилированы, они атеисты, и этим гордятся.

Они с готовностью приняли официальные советские догмы, такие как: а) религия – опиум для народа, б) русская культура – это наша культура, и мы такие же граждане, как и все, и в) еврейские традиции, которые соблюдали наши дореволюционные родители, – это старомодно, местечково и неприлично. Все это, впрочем, не мешает им быть чувствительными и нетерпимыми ко всякому проявлению антисемитизма.

Я помню тот день, первое сентября 1943 года. Я возвращаюсь домой из школы с мучительно-жгучим вопросом, застрявшим в моей детской голове: кто я такой?

– Мама, какая моя национальность?

Моя мать отвечает не сразу, и по тому, как она говорит – медленно, взвешивая каждое слово – я чувствую, что для нее это – не простая тема.

– Видишь ли, – говорит она, почему-то не глядя мне в глаза, – Я думала, что ты уже знаешь... мы – евреи... да, евреи, но этого не надо стесняться. Мы – евреи, но мы нисколько не отличаемся от других людей. Мы – евреи, но... Но, но, но... Эти «но» не помогают мне сдержать рыдания. Если я не должен отличаться от других, то почему на самом деле я отличаюсь? За что? Что я такого сделал, чтобы быть евреем, объектом насмешек и издевательств?..

Следующий день знаменует собой первый день моего еврейского самосознания.

– Ну что, Матлин, – говорит учительница, – ты выяснил, какая твоя национальность?

Я встаю, как полагается, и, глядя в пол, шепчу, давясь каждым словом:

– Я... я... еврей.

– Хорошо, Матлин, ты – еврей, – громко повторяет учительница. – Ну что ж? Это – ничего.

Весь класс разражается хохотом, с которым учительница несколько минут не может справиться. В конце концов, она приводит веселящийся коллектив к порядку.

– Дети, – говорит она, – вы не должны смеяться. В нашем советском социалистическом обществе все национальности равны. Евреи – это наши, советские граждане, поэтому они тоже равны.

Класс окончательно умолкает. И в этой, неожиданно наступившей тишине, снова раздается голос с задней парты:

 – Эй, равный Абрам, скажи кукуруза!

Класс опять взрывается от хохота, и я вижу, как учительница ниже склоняется к журналу, с трудом сдерживая улыбку. «Абрам, скажи кукуруза» – это очень смешно. Вообще, все, что касается евреев, – очень смешно...

Такой был мой первый класс по Иудаизму. С тех прошло два раза по тридцать лет: Первые тридцать лет – до того, как я уехал из Советского Союза, а потом – еще тридцать после того, как я уехал и стал американцем. Сегодня, когда я знакомлюсь с американскими евреями, они обычно спрашивают:

– В те годы, когда вы жили в России, вы не соблюдали религиозных традиций, правда? Но скажите, вы получили какое-нибудь еврейское образование?

Первые тридцать семь лет жизни всплывают в моей памяти, и я отвечаю без колебаний:

– О, да! Еще какое!

Глаголом жечь сердца до самого конца

Посвящается моим друзьям – эмигрантам из России

Прекрасно жить в свободных Штатах

При обеспеченных харчах,

При службе,            при больших зарплатах,

Автомобилях и домах!

Здесь лишь одно немного грустно:

Язык – не тот, не как в Москве.

Не говорят они по-русски,

Хоть кол теши на голове!

Но к трудностям такого сорта

Любой из нас уже привык.

Мы спикаем по-русски гордо,

Мы кипаем родной язык.

Мы соль не спилаем на раны,

Подругу киссаем взасос,

На службе ранаем программы,

Когда реквестает наш босс.

Мы дринкаем сухие вина,

Энджоем собственный уют,

Мы лихо драйваем машины,

Берем хайвей (когда дают).