Страницы Миллбурнского клуба. № 3 [Игорь Маркович Ефимов] (fb2) читать постранично, страница - 136


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

class="book"> снова прижмет


к тебе


клятвою верности:


только любить,


всю тебя целовать!



…Все позабыть –


                  ничего бы не знать.

Над птичьей головой

Между Москвой-рекой и площадью Смоленской,


на тополе высоком у окна,


в осеннем одиночестве вселенском


висит гнездо – и ждет, пока Весна



дотронется до птичьей стаи мартом


уродливых ворон, и две из них,


вдруг посчитав, что поздно будет завтра,


великий свой союз составят в тот же миг.


Ну, а пока еще октябрь, осень,


им надо жить и зиму зимовать, –


так пожалеем их и хлеба им подбросим,


и снова календарь начнем назад листать.



И снова станем ждать, пока оцепененье


с души спадет, и мы перед собой


сумеем оправдаться за спасенье:


Паденье – гибель – отреченье!


Когда, какой еще ценой?..



Как было б хорошо зависеть от погоды...


Над птичьей головой несутся облака,


им только бы прожить каких-нибудь полгода –


и счастья паводок затопит берега!

Воспоминание о любви

Ты ночью ко мне приходила,


я целовался с тобой,


только когда это было –


и было ли это со мной?



Тот день позабытый, вчерашний,


у времени я украл,


и к краю той горькой чаши,


склонившись, губами припал,



глотая тягучий, и долгий,


и жгучий напиток судьбы,


от встречи с тобой до размолвки,


яд ненависти и любви!



Вкус радости и печали


теперь на моих губах –


как будто те слезы упали,


что плыли в твоих глазах.

Вернется?

Услышишь гудок паровоза,


и сердце забьется в груди:


зазноба твоя из колхоза, –


соседей не разбуди...



Водой ледяной из колодца


умоешься в ржавый рассвет:


неправда, – все это вернется!


Вот только Маруськи все нет...



Где тот паровоз  допотопный,


застрявший в хэмптонской глуши,


c гудочком своим одножопным,


что радовал от души?

Альпинистка – моя, скалолазка – твоя

                                     В.Высоцкому        



Покоряя за кручею кручу,


Кабарду вспоминаешь, Домбай.


Здесь, конечно, намного лучше:


нету баб, тишина – просто рай!



Никакого от них покоя


на Кавказских хребтах ты не знал,


как за связку хватали рукою,


если сам ты не доставал...



Не успеешь палатку раскинуть,


костерок развести у ручья, –


с двух сторон тебя пьяные Зины


обнимают и группа вся.



Просят: «Ле-е-ешка, ну спой нам Высоцкого!»


Ты гитару срываешь с плеча


и поешь им за Нуравицкого


про любовь, что еще горяча,



как в костре твоем головешка,


что чадила всю ночь до утра.


... Что он знает, твой Гинзбург Мишка?


Вся под снегом лежит Кабарда...



Нету снега в Луизиане,


комарам только нету числа...


Ты назначь на Домбае свидание,


вынь гитару свою из чехла!

*      *      *

Всех, кого я любил... и убил,


с кем навеки я распрощался, –


никогда я не расставался,


с ними вместе всегда я был!



Всех забыл я их... вспомнил снова


голоса и движение губ, –


тонет в памяти, не утонет


дней ушедших колодезный сруб.



Наклонюсь – и из давней замяти


выплываешь из глубины...


Брошусь вниз! – и в забытой памяти,


наконец, мы с тобою одни.

Calculus of Love

Ты Вирджинию учишь анализу,


а Вирджиния хочет любви, –


от нее завернувшись в два талеса,


на иврите ей шепчешь: «...увы!»



Вся она шоколадного цвета,


ищет твой интеграл по ночам,


вдохновляя тебя как поэта,


его нежно берет «по частям...»



Интегральчик твой скользкий несобственный,


по Нью-Йоркам всего истрепал,


там в Краун-Хайтце все шлялся «по родственникам»


да в Куранте дверями прижал.



...А она, точно черная роза,


распустилась в Хэмптонском саду:


«Мишка, миленький, – капают слезы, –