Сказка 1002-й ночи [Йозеф Рот] (fb2) читать постранично, страница - 2


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

руках капитана. И вообще, стоило шаху подумать о капитане — и он впадал в определенное беспокойство. Этот капитан шаху сильно не нравился, а особо не нравилось то, что он не мог вспомнить, попадался ли тот ему на глаза когда-либо раньше. Ибо шах был в высшей степени мнителен. Даже собственных сородичей и приближенных подозревал он всегда, причем в самом худшем; что же сказать о человеке, которого он не встречал ранее или не мог вспомнить? Да, он был настолько мнителен, что старался не давать повода эту мнительность распознать, пребывая в свойственной многим могущественным властелинам наивной уверенности, будто они хитрее своих клевретов. Поэтому и сейчас он лишь осторожно дал понять великому визирю, что затянувшееся и явно бессмысленное плавание ему в некотором роде не по нутру. А великий визирь, мгновенно распознав очередной приступ августейшей мнительности, разумеется, и виду не подал, что обо всем догадался.

— Государь, — сказал великий визирь, — и для меня непостижимо, почему нам потребовалось столько времени на переправу.

— Вот именно, — подхватил шах, словно сам обратил на это внимание только благодаря подсказке великого визиря, — ты совершенно прав: почему мы плывем так медленно?

— Этот вопрос следует переадресовать капитану, — сказал великий визирь.

Явился капитан, и шах спросил у него:

— Когда же мы наконец достигнем берега?

— Всемогущий государь, — ответствовал капитан, — жизнь Вашего Величества — вот что для нас священно! Священней, чем жизнь наших детей, священней, чем жизнь наших матерей, священней, чем свет наших очей… Каким бы мирным ни казалось море сейчас, приборы наши предвещают бурю. А когда Ваше Величество на борту, бдительность наша должна возрасти тысячекратно! Ибо что важнее для нас, для нашей страны, для всего мира, нежели священная жизнь Вашего Величества? А приборы, Ваше Величество, увы, предвещают бурю!

Шах вознес очи горе. Небо было голубым, ослепительным, оно напоминало туго натянутый парус. И шах подумал, что капитан его обманывает. Но этого не сказал. А сказал лишь одно:

— Мне кажется, капитан, что твои приборы никуда не годятся!

— Разумеется, Ваше Величество, — поспешил капитан с ответом. — На приборы иногда нельзя полагаться!

— Как и на тебя, капитан, — заметил шах.

И тут он обнаружил у самого горизонта крошечное белое облачко.

Точнее, не облачко даже, а намек на облачко, легкий, как чадра. И капитан увидел облачко в тот же миг, что и шах, — и сразу его охватила надежда на то, что на помощь ему пришло само провидение — а значит, он сам, его ложь и его изолгавшиеся приборы будут оправданы перед лицом повелителя всех правоверных.

Но все произошло ровно наоборот. Ибо в ответ на появление легкого, как птичье перо, облачка, шах налился тяжелым, как свинец, гневом. Он уже было возрадовался тому, что поймал великого визиря и капитана на подлой лжи, а тут, откуда ни возьмись, в небе появилось облачко (а ведь такое облачко запросто может превратиться в самую настоящую тучу!), чтобы тем самым подтвердить показания лживых приборов! Со свирепой сосредоточенностью следил шах за беспрестанно меняющимися формами облака. Вскоре оно разрыхлилось. Ветер обтрепал его по бокам. Но затем сгустилось еще плотнее. Как будто чадру скомкали в кулаке. И вот оно вытянулось в длину, потемнело и затвердело. Капитан все еще стоял за спиной у шаха. Он тоже наблюдал за метаморфозами, которые претерпевало облако, — но, разумеется, не с досадой, а со все усиливающейся надеждой. Но увы! Он надеялся понапрасну. Резко и яростно повернулся к нему властелин — и лик его показался капитану чреватой дождем и градом лиловой тучей.

— Все вы заблуждаетесь, — начал могущественный государь тихим, почти беззвучным голосом, который зародился, казалось, в непроглядных безднах его души. — Все вы заблуждаетесь, полагая, будто я не вижу вас с вашими уловками насквозь. Правды ты мне не говоришь! Несешь вздор о своих приборах! Что за бурю они предсказывают? Мои собственные глаза меня пока не обманывают, а они не хуже твоих приборов. Небо, куда ни глянь, синее и безоблачное, редко я видывал такое синее и безоблачное небо. Раскрой глаза, капитан! И сам скажи, видишь ли ты хоть одно облако, хоть одно крошечное облачко на горизонте?

Капитан испугался чрезвычайно, но еще чрезвычайней он изумился. И еще чрезвычайней, чем испугался и изумился, он растерялся. Да и что ему было подумать о государевом гневе — подлинным был тот или наигранным? Может быть, шах его просто испытывает, просто проверяет, но как догадаться, так это или не так? Капитану ведь не довелось жить при дворе, привычки шаха были ему не известны. Кто-то когда-то рассказывал капитану, что шах порой впадает в напускную ярость, чтобы распознать меру искренности, на которую способны его вельможи. К несчастью, бедному капитану сейчас пришли на ум рассказы как раз об этой, далеко не самой определяющей, черте шахского характера, и он решился на искренние слова.