Моим читателям [Юрий Васильевич Бондарев] (fb2) читать постранично, страница - 3


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

воображении человек может умереть несколько раз. Подчас это и рождает трусов. Человек, умеющий подавлять чувство страха, способен на каждодневное мужество, — и в этом я вижу героическое начало.

Если бы кто-нибудь из писателей-фронтовиков вследствие усталости от прошлого двадцатилетней давности заявил нам, что с памятью о войне покончено, что он, этот писатель, не желает помнить и знать о трагических годах недавней истории, не хочет тревожить себя воспоминаниями, а хочет лишь жить, отрезав прошлое, и наслаждаться сиюминутным покоем, то никто не осудил бы его за усталость. Его осудили бы за предательство памяти всех павших на полях сражений.

Почему мы снова пишем о второй мировой войне? Не потому, наверное, что слабость рода людского — боязнь смерти, и не потому, что инстинкт самосохранения господствует над разумом. Нет, мы помним о войне потому, что человек — величайшая ценность данного мира, а его мужество и свобода его — это освобождение от страха, от зла, которые разъединяют людей.

Я не отношу себя к парадоксалистам, но, видимо, человек не мог бы быть человеком, если бы он не был способен осознать возможность своей смерти, а осознав ее, познать неповторимую ценность самого себя и ценность других. В этой слабости его величие и сознание собственной нужности на земле. В то же время человек тогда становится человеком, когда овладевает великой тайной, — осознав ценность жизни, перестает бояться смерти и, умирая во имя убеждений и веры, сеет зерна добра, которые могут или не могут стать колосьями мгновенно. В этом духовная основа каждого подвига. Тогда смерть человека на войне, и не только на войне — это жизнь его во всем, что мы называем будущим. Отними у людей пульс самопожертвования, эту вспышку высокого духа, — и люди сильных убеждений проклянут физическое бессмертие, если даже оно станет биологически возможно. Опасность, смерти, преодоление в себе чувства опасности и отрицание физического бессмертия — в этом я вижу проблему борьбы, жизни и смерти. И здесь уже все конфликты войны и мира объединяются в главную проблему, суть которой, наверное, все же в том, чтобы оставить после себя след на земле. Но одни, уходя из жизни, оставляют скользкий улиточный след, на котором можно поскользнуться, другие — яркий и ровный свет найденной в борьбе истины, след упорной веры в людей, утвержденной в непримиримом столкновении с человеконенавистничеством.

Порой человеку не хватает только одного шага, чтобы совершить акт мужества и справедливости. Этот последний шаг, возможно, подготовлен всей его жизнью. Но может быть и так, что в силу многих причин жизнь не подготовила индивидуума к деланию добра и воля его скована обстоятельствами, отчаянием и растерянностью. Мгновение осознанного решительного шага и последнее движение от темноты к свету, от отрицания к утверждению — одна из главных задач искусства, это и есть сущность анализа человеческой души в ее противоречиях, а характер всегда выражается в поступке как следствие, или наоборот: поступок, затем исследование его как следствие.

Невозможно ведь представить себе героя военного романа без поступков, которые или выявляют, или скрывают его истинную натуру. В основе же поступков, в импульсах движения характера всегда лежит нравственный закон.

Каждый раз, приступая к работе над новой книгой, я испытываю боязнь перед пустынной белизной чистого листа бумаги, который может стать или не стать началом первой главы нового романа. Невыносимо трудно нащупать нужную интонацию вещи, ритм. А без этого не стоит писать: все будет сухо, добротно, но с тупыми нервами. Как возникает ритм и интонация — ответить сложно. Это уже вопрос стиля, всего комплекса средств выражения, что особенно разительно отличает одного писателя от другого. Стиль же вырабатывается только трудом. Чтобы происходило некое чудо, то есть оживление написанных тобою страниц, нужно быть в литературе волом. Писатель порой испытывает ощущение одиночества и оголенности в тот момент духовного и физического опустошения, когда поставлена последняя точка в рукописи. Тогда возникают самоуничтожающие сомнения я даже чувство беззащитности: что в твоей книге — правда или эмпирическое правдоподобие? Лучшие книги остаются в голове писателя, а те, что написаны, только наполовину вылились на бумагу, потеряв цвета, запахи, краски, оттенки настроения. В процессе работы — при переносе воображения на бумагу — потери чудовищные. И эти потери порой приводят в отчаяние.

С детских лет у меня сложился образ писателя — человека чуткого, доброго, умного, совершенно необыкновенного: он все знает о жизни, о людях, и сам он некий маг, кладезь человеческих судеб и чувств. Он обладает тайной — обыкновенными печатными знаками создавать мир, который для тебя реальнее реального. Когда в институтские годы я познакомился с Паустовским, я увидел в нем счастливый облик писателя и человека, близкий к образу чародея, созданного моим детским воображением. Этот