Полезное с прекрасным [Андреа Грилль] (fb2) читать постранично, страница - 78

коммуникацией растительных организмов. А вы заметили, что в последние годы почти перестали отправлять людей в космос? Ведь это странно! Сорок лет назад мы были на Луне, а теперь нигде нас нет. Или на Луну продолжают летать, только нам об этом не сообщают, как вы думаете?

Розенгартен всеми силами старается выглядеть не окончательно растерявшимся, а так, как будто понимает, к чему клонит Кованда.

— Господин Кованда, я еще не успел осведомиться у вашей супруги о том, кто вы по профессии. Нет, конечно, вы вовсе не обязаны об этом сообщать, но все-таки хотелось бы знать, просто интересно (слова «любопытно» он избегает).

— Понимаю, — говорит Кованда, — прекрасно понимаю вас. Я скульптор. Изготавливаю фигурки младенца Иисуса, из воска.

— Из воска? Иисуса? Так это вы?!

Тут даже Розенгартену не совладать с изумлением. Он яростно скребет лысину, как будто та подверглась внезапной атаке вшей.

— Я — что я? — недоумевает Кованда.

— Вы тот, о ком мне рассказывали мои клиенты. Вы тот единственный человек, кто ухитрился найти подход к ненормальному ребенку, малышу, который все время лежит на животе! Вы знаете, о ком речь?

— A-а. Вот оно что. Вы — тот самый адвокат. Мир тесен. Очень тесен. Слишком тесен, пожалуй.

— Очень странный ребенок, вы не находите?

— Ну да.

— Физически он совершенно здоров.

— Да, так утверждали врачи. Но, знаете ли, кое-что уже изменилось.

— Изменилось? Нет, я ничего не слышал.

— Вы и не могли об этом услышать. Это моя собственная теория, но я убежден, что она верна.

— Теория?

— И я проверил ее на этом малыше. Он разговаривает со мной.

— С родителями тоже.

— Но родители слушают его и не слышат. У ребенка повышенная чувствительность к свету. Связано ли это с каким-то органическим нарушением, может сказать только врач, а я не врач. Я просто заметил, что когда ребенок смотрит на свет, даже на самый обычный дневной свет, у него сильно болят глаза. Для этого малыша обычный солнечный свет — как мощный прожектор, направленный прямо в лицо. Родители ничего не понимают. А меня они считают ненормальным, который лепит сувениры из воска. Только раз они разрешили мне надеть малышу солнечные очки — и он сразу встал на ножки. Понаблюдайте некоторое время за этим мальчиком — вы увидите, что он ложится ничком только потому, что в этом положении глаза лучше защищены от света. Не понимаю, как это до сих пор никто не заметил такой простой вещи. Он ведь лежит, уткнувшись в скрещенные руки, спрятав лицо. Свет режет ему глаза, ему больно. Наверное, заказали бы малышу специальные контактные линзы, так он стал бы совершенно нормальным ребенком. Может быть, вы сумеете убедить родителей. Вы же адвокат.

— Я хочу только выиграть в споре с противной стороной, палатой по здравоохранению.

— А вы на чьей стороне? Я думал, вы защищаете интересы граждан и правового государства в соответствии с определенными, твердо установленными принципами, законами.

— Не надо превратно понимать всякое мое слово. — И Розенгартен, красный как рак, заявляет, что ему пора. Как только он поднимается, встают и все остальные, спохватившись, что им тоже пора.

— Мы проводим вас, немного пройдемся, — говорит Фиат. Финценс поддакивает. Их с Ковандой не разлить водой: обсуждая комнатные растения, — словно этот разговор не прерывался, — они в ногу шагают вниз по лестнице, в то время как остальные втискиваются в лифт.

* * *

Сначала всем гостям — в одну сторону. Они неторопливо бредут по улице, озаренной оранжевым закатным светом, в арьергарде — Финценс и Кованда. Солнце совсем низко. Автомобилей почти нет, вся атмосфера напоминает канун праздника. Хотя на календаре обыкновенный октябрьский вторник.

Через дорогу вдруг шмыгнула тень.

По белым воротам на противоположной стороне улицы стрелой проносятся три тени — три знакомых силуэта. Фиат, не долго думая, бросается за ними. Остальные, остановившись, смотрят. Тени удирающих во все лопатки кофейных кошек мелькают на черных, коричневых, зеленых дверях. Их и в самом деле три — одна крупная, а за ней еще две совсем маленькие. Фиат ухитряется схватить одного маленького зверька. Тот сжимается в комочек в его руках. Мамаша, уже на безопасном расстоянии, спохватывается: где детеныш. И замирает на месте, шипит, выгибает спину и припав к земле медленно крадется назад, к Фиату, который присел на корточки, прижимая к груди свою добычу. Маленький зверек шумно дышит и весь дрожит. Будет подарок Майе, думает Фиат. Майя обрадуется.

40. Canephora (robusta)

Кофейная промышленность открыла этот вид лишь спустя сто лет после кофе арабика. Деревья достигают высоты десяти метров, на плантациях их подрезают. Цветение носит нерегулярный характер. Плоды созревают в течение длительного времени — от десяти до одиннадцати месяцев. Данный вид более устойчив к заболеваниям и вредителям, чем арабика, что связано, видимо, с более высоким,