Старые дневники и пожелтевшие фотографии [Гайда Рейнгольдовна Лагздынь] (fb2) читать постранично, страница - 3

сосали разноцветные леденцы, лизали мороженое с круглыми вафельками.

НА ДАЧЕ

На даче мы живём в небольшой комнате. В комнату можно лопасть только через чердак. Хозяйка дома, тетя Луша, живёт внизу под нами. Я лежу и болею. Толстый доктор в белом халате осматривает меня: «Желтуха, — говорит доктор. — Нужен покой и никаких резких движений. Хорошо бы положить в больницу».

Я никогда не лежала в больнице. Слово «больница» звучит загадочно. Хочу в больницу. Кровать, на которой я лежу, никелированная. На спинках — большие блестящие шары. Эту кровать тётя Луша купила у какой-то монашки. Сетка у этой кровати замечательная. Если подпрыгнуть, высоко подлетишь. Как только остаюсь одна, начинаю скакать. А ещё я люблю смотреть в большие никелированные шары. Я вижу толстые губы, нос, щёки, худеющие к ушам, а сейчас и жёлтые глаза. Ну и пусть жёлтые! Я хочу ещё больше пожелтеть, чтобы меня положили в больницу. Но в больницу меня не кладут. Скоро я делаюсь здоровой.

На даче нам с братом весело, даже тогда, когда идёт дождь. Мы висим на заборе и смотрим, как Сенька, наш сосед, ковыряется в земле. Нас Сенька не видит.

— Петька! — кричит Сенька своему старшему брату, сидящему на крыльце. — Что это червяки повылезали из земли? Гляди, какие толстые.

Сенька смотрит, как ползёт червяк. Червяк изгибается, делается тонким и розовым.

— Во! — кричит Сенька. — Вот это гимнаст!

Сенька наклоняется над червяком, пытается взять его веточкой. Червяку такое обращение не нравится. Он становится коротким, свёртывается кольцами. Тёплый летний дождь, словно его пролили сквозь сито, льется на землю, на нас, на нахохлившегося Сеньку. Дождь кончился, небо просветлело.

— Петька! — кричит Сенька. — А червяки в землю уходят. Я теперь знаю, почему дождевых червей называют дождевыми! А ты?

Брат Петька ничего не слышит. Закрыв уши ладонями, он с жадностью читает книжку.

— Сенька! Петька! — не выдерживаем мы. — Айда по лужам!

Мы шагаем по мягкой песочной дороге и босыми ногами шлёпаем по тёплой прозрачной воде. Брызги летят во все стороны. Мы подпрыгиваем и топаем сразу двумя ногами. Здорово!

За деревней маленький круглый пруд. Там водятся тритоны и лягушки. Тритоны похожи на ящериц. Только ящерицы живут на суше, а тритоны всегда в воде. Однажды мы наловили целую трехлитровую банку тритонов. Банку оставили на ночь в саду на столе. Утром почти все тритоны сдохли. Мадам Котэ взяла и выбросила всех тритонов в яму.

Мадам Котэ — это мама девятилетнего Терентия. Все взрослые почему-то так её называют. Наверно, потому, что она ходит в длинном платье и носит на носу пенсне. Мне было жалко тритонов, и я заплакала. Терентий сказал: «Брось реветь» и предложил идти на пруд ловить лягушек.

Около пруда Терентий разжёг костер. Три лягушки, выпучив глаза, сидели у Терентия в банке. Когда костёр стал догорать, Терентий разгрёб его и кинул одну лягушку на раскалённые угли, затем бросил вторую и третью. Лягушки сначала прыгали, потом замирали и раздувались. Терентий палкой выкидывал жареных лягушек в пруд. По гладкой воде плыли надутые коричневые сухари. Мне стало до тошноты дурно. Я снова заплакала.

— Дура, — сказал Терентий, — жареных лягушек не видела? Хочешь тигра покажу?

— Жареного?

— Совсем сдурела. Полосатого!

— Полосатого?

— Как положено. Он у нас в погребе сидит.

Мы подошли к дому Терентия, поднялись на веранду. Мадам Котэ сидела за роялем, играла и пела. Дядя Коля, муж мадам Котэ, стоял посреди комнаты и сердито говорил; «Когда ты, Катька, за дело возьмёшься? Грязь кругом, а ты романсы распеваешь. Сварила бы хоть картошки! Эх! Зря я не женился на простой девахе. Она бы и щи варила, и Терентия бы воспитывала. Растёт оболтусом!»

— Тихо, — сказал Терентий, — наш партизан опять шумит.

— Почему «партизан»?

— Он в Гражданскую тут партизанил. Потом женился на дочке помещика.

— На твоей маме?

— На моей ма-мА! И дом наш — помещичий.

— А почему ты — оболтус? — спросил Сенька.

— А где тигр? — вспомнила я.

— Пошли. Вот здесь, — показал Терентий на окно с решетками. Мы прильнули к стеклу. В погребе на земле лежал полосатый тигр.

— И правда тигр! А чем вы его кормите?

— Да ничем, — ответил Терентий, — и совсем это не тигр. Тигр давно сдох. Это его шкура. Отец туда бросил. В ней много моли.

С вечерним поездом должен приехать папа. Папа всю неделю живёт в Ленинграде, работает на заводе, а на воскресенье приезжает на дачу. Из окна нашего дома хорошо видна дорога. Здесь у нас с братом наблюдательный пункт. Красное солнце ещё высоко висело над землей, когда вдалеке прогудел товарный. Значит, скоро придёт папа. Мы сидим у окна, смотрим на дорогу.

— Что это с дяденькой? — воскликнул Феликс.

Вдоль забора бежал мужчина, размахивая портфелем и отбиваясь от чего-то невидимого. Временами он бросался на землю и начинал кататься, беспомощно махая портфелем.

— А вон и папа! — крикнула я.

Отец тоже как-то странно прыгал,