В битвах под водой [Ярослав Константинович Иосселиани] (fb2) читать постранично, страница - 6

правда…

— Спите спокойно. Фашистов разгромим и Гитлера к стенке поставим. Но, конечно, не сразу.

— Потом-то разгромам, но пока… зло берет, товарищ старший лейтенант! Почему они на нас напали, ну почему?

— Жить надоело.

— Товарищ старший лейтенант, — полушепотом докладывал мне дежурный по кораблю. — На лодку просит разрешения пройти учитель… тот… Рождественский. Пропустить?

— Зачем ему? — удивился я.

— Говорит: решил уехать домой, хочет проститься с друзьями… — С какими друзьями?

— С дядей Ефимом, они соседи, и еще… с другими рабочими…

— А Ефим Ефимович не хочет выйти к нему?

— Там, говорит, темно. Затемнение же, кругом ни зги не видать. Потом, он говорит, хочет и с нами со всеми проститься…

— Куда он едет?

— Говорит, домой. В Белоруссию, наверное… Алексей Рождественский после освобождения Западной Белоруссии Советской Армией приехал в Севастополь и поступил на работу по специальности — преподавателем средней школы. Будучи честным тружеником, Рождественский быстро завоевал авторитет и у детей, и у благодарных родителей.

— Пусть пройдет! — разрешил я.

— Есть! — коротко ответил дежурный и выбежал из отсека.

Обойдя помещения носовой части корабля, я направился в центральный пост и у трапа входного люка лицом к лицу столкнулся с запыхавшимся Рождественским.

Высоко подняв голову, он пистолетом направил на меня свою седую козью бородку и хотел что-то сказать, но я опередил его:

— Здравствуйте, Алексей Васильевич! Что с вами? На вас лица нет.

— Неудобная лестница… крутая очень, — он бросил взгляд на вертикальный трап, соединяющий центральный пост с боевой рубкой.

— Это с непривычки, Алексей Васильевич. А мы вот считаем, что он очень удобный. На корабле есть трапы гораздо менее удобные… Вы ищете Ефима Ефимовича? Он, наверное, в машинном отсеке, — я показал в сторону кормы.

Осунувшееся лицо, потускневший взгляд и озабоченный вид Рождественского говорили о том, что дело здесь не только в усталости от подъема по неудобному трапу.

— Вы чем-то очень озабочены, Алексей Васильевич, — заметил я.

— Как же, как же, товарищ… старший лейтенант. Война ведь началась… да какая война! С каким врагом! Не могу быть спокойным…

— Враг как враг, Алексей Васильевич, фашистская Германия, — вмешался в разговор вошедший в это время в отсек Иван Акимович.

— В том-то и дело, что Германия. — Рождественский повернулся в сторону Станкеева. — Будь это другая страна, мы могли бы победить…

— Здра-а-вствуйте! — протянул Иван Акимович. — А Германию, вы думаете, мы не победим?

— Да… откровенно говоря… трудно будет, очень трудно, если даже и победим.

Все переглянулись. Вахтенный матрос прыснул, но, встретив суровый взгляд дежурного, подавил смех.

— Да, будет трудно, но мы победим! Непременно победим, Алексей Васильевич! Это точно! И не надо опускать голову. Я всегда считал вас оптимистом.

— Эх, милый мой, трусливый оптимист хуже любого пессимиста…

— А вы что — считаете себя трусом, так? — смеясь, бросил Станкеев.

— Да, я, пожалуй, скорее труслив, чем… храбр.

— Напрасно вы поддаетесь панике, Алексей Васильевич. — Иван Акимович нахмурил брови. — Я бы постеснялся на вашем месте. Все уважают вас за ваш честный труд, любовь к детям и усердие в работе, а вы… вот… извините меня, распустили нюня… Конечно, нам всем предстоят большие испытания, но разве это значит, что мы должны опустить руки?

В отсек вошел Ефим Ефимович. Ему кто-то сказал, что на корабле Рождественский.

— А-а, Леша! Ты что это в такую поздноту? Тебе бы сейчас в самую пору тетради проверять…

— Нет, Ефим, тетради летом не проверяют… а потом — сейчас… война, не до того…

— Ну что ж, что война? Не перестанут же дети наши учиться, а учителя учить!.. Да ты что, струсил, что ли, на тебе лица нет!

— Ты прав, Ефим Ефимович, он-таки струсил, — как бы подытожил Иван Акимович и вышел из отсека.

— Ефим, я решил забрать своих домочадцев и сегодня же ночью ехать к себе в деревню. Здесь я уже не нужен. Здесь будет горячо, а я уже стар стал, не годен для войны. В деревне спокойнее… Я пришел проститься с тобой и попросить немного денег, в дороге потребуется много…

— Ты что? С ума сошел? — Метелев не верил своим ушам. — Зачем же ты поедешь на запад «к себе в деревню»? Если хочешь бежать, беги на восток. Вот детей и женщин эвакуируют, и поезжай с ними в безопасные места… И денег особо больших не надо будет…

— Нет, нет, нет! Я решил ехать домой, к родственникам. Умирать — так вместе… у меня там дети, внуки…

— Зачем же умирать?.. Мы победим!

Никакие аргументы не помогли. Нам не удалось убедить Рождественского не ехать к себе в деревню, которая находилась где-то за тысячи километров от Севастополя, в Западной Белоруссии.

Ефим Метелев долго возмущался малодушием своего соседа по квартире, уговаривал и ругал его последними словами, но, видя, что тот стоит на своем, в конце концов смягчился и