Повесть из собственной жизни: [дневник]: в 2-х томах, том 2 [Ирина Николаевна Кнорринг] (fb2) читать постранично, страница - 5

ценных замечания. А когда разговор пошел на другую тему, было смешно и немножко противно. «Пустите мою руку». «Я боюсь вас потерять». «Вы меня уже давно потеряли». «Серьезно? А, может быть, я вас сумею найти?» «Никогда». Дальше разговор шел в более резком тоне. «Несите мой портфель, чтобы руки у вас были заняты». «Идите домой, вам спать пора» и т. д. После этого я уже прямо говорю о нем: «большой пошляк».

Началась моя работа у Капрановых.

Пошла по объявлению и на другой же день начала работать. Тоже кукольная мастерская. Чувствовала я себя там с первого же дня, как у Моравских, не в своей тарелке. Во-первых, меня засадили за машину, а машинка еще моторная; потом там страшная безалаберщина, и нужна своя инициатива, чего у меня нет. Ездить туда очень далеко, за Рere Lachaise; одно хорошо — две француженки, я за несколько дней и то уже ощутила пользу. И была очень огорчена, когда в субботу мне сказали, что «пришлют письмо», надо ли мне еще приходить. Стало ясно. Письмо это сегодня я получила.

Получила письма от Лели и Нины. Лелино письмо по обыкновению хорошее и дружеское. От Нины — несколько другое дело. С ней у нас нет общего языка. Она мне пишет: «Пила ли ты чай с сахарином?» Этот вопрос меня разозлил. Это сейчас характерное явление — они там сидят и думают, что только они что-то пережили за это время, а мы даже не можем равняться с ними, не смеем ставить себя на одну доску. Ссориться с ней не хочется, а все-таки я ей в том же тоне отвечу.

Еще событие: мы переехали на другую квартиру, под Капрановыми, здесь у нас 2 комнаты, большие и «меблированные». Правда, моя комната опять проходная, и вся мебель в ней — один зеркальный шкаф, но все-таки своя комната и свой стол — из швейной машины. Близко от трамвая, от лавок; недалеко от Монпарнасского вокзала. Вообще, я довольна, хотя, конечно, это далеко не то, о чем я мечтала.

И самое хорошее, самое приятное — это вчерашняя встреча с Костей. Он был у нас в понедельник, и мы уговорились, что на другой день я поеду в Trocadero покупать билеты на «Садко»^[7], и там мы встретимся. Билетов не было, зато мы 4 1/2 часа просидели в кафе, словно какая-то стена разрушилась. Было так легко и приятно говорить, и было о чем говорить. Он много рассказывал о своей жизни, о семье; я — о гимназии, о своих. Говорили друг о друге; и смешно, что раскрывали, главным образом, темные стороны. Были откровенны. Я читала стихи. Так близки и так дружны мы еще никогда не были. Всего, о чем говорили, не передашь, и всего, что почувствовали, не назовешь словом. Только осталось такое хорошее-хорошее чувство. Думаю, что у него тоже. Как хорошо и просто, что недалеко от тебя есть такой хороший, близкий и любимый друг.

Одно меня угнетает, что нет работы.

6 ноября 1926. Суббота

События последних дней.

Во-первых, скандал на вечере памяти Винавера^[8], учиненный «марковскими молодцами». Среди пойманных — Грибков и Володя Доманский. Володя и шел «ради спорта». И хуже всего то, что все они чувствуют себя героями. Мне почему-то очень жаль Володю. Уж лучше, если б Вася попался, а этого я помню еще таким мальчиком. Чем комсомол хуже нашего нацсомола?

Дальше — события вчерашнего дня.

С утра поехала по одному объявлению — работа на дом, и я от нее отказалась. Поехала к Гофман. Оказывается, они давно уж уехали. Пошла пешком к Манухину. Отмахала значительную часть Парижа, а с каждой улицей связаны свои воспоминания. Дорога от Гофман до St. Lazare, мимо кладбища Montmartre — прошлая зима, когда я часто бегала узнавать, нет ли работы, и не было денег даже на метро. Rue Amsterdam — мастерская Моравских, зашла даже в то кафе, где всегда пила кофе с круассанами. St. Lazare еще не уснувшие воспоминания, и большой Bazar d’Amsterdam, куда я часто заходила и почти всегда покупала то карандаш, то corniere^[9], то еще что-нибудь — почти всегда, когда не было денег. Дорога от St. Lazare до Etoile, по бульвару Haussmann и avenue Flandrin. Обратный путь мы совершили в день после доклада Милюкова, возвращаясь из Булонского леса, на одной из этих скамеек мне сделалось плохо; вот угловое бистро, где мы пили пиво. Тогда Костя собирался ехать в Ниццу — это была последняя встреча до моего письма… Etoile, Arc de triomphe^[10] — в первую неделю по приезде я была тут и побоялась перейти площадь. Теперь перешла: туда — смело, оттуда — робко; видела могилу Неизвестного солдата и даже лазила наверх арки. Там охватили меня новые странные ощущения и мысли… Avenue К1ёЬег, там я была только раз, в первую неделю по приезде, когда ходила к Дмитриеву за рекомендацией для поступления на Houbigant. Trocadero, площадь, кафе, где мы сидели недавно. Rue Franclin, рядом rue Vineuse. Я знаю, там раньше был книжный магазин «Le Source»^[11][12], где мы с Папой-Колей были на третий день по приезде.

Наконец, Манухин. У Манухина все благополучно, т. е. не у Манухина, а у меня: никаких пятен не осталось. Кончила леченье!

--">