Чайка [Альберт Егазаров] (fb2) читать постранично, страница - 5

ни в коем случае не закрывать, и не «нюхать», конечно, а считать.

Ползать по небу оказалось нетрудно…

А Чубак, гордо подбрасывая чуб, вился вокруг комиссии и время от времени важно изрекал: «Моя… — и хотелось ему ограничить себя этим словом, но пока он вынужденно добавлял: — школа».

И откуда ему было знать, что помимо Чайки она была еще волейболисткой, гимнасткой и байдарочницей, и нежные холмики грудей у этого человека нового типа были надежно прикрыты крыльями тренированных мышц, так зажавших его изогнутое запястье, что пришлось накладывать шину и ограничиться лишь магическим обладанием строптивой ученицей в виде низкой брани и матерных обещаний, похожих в чем-то на романтические обеты верности бесследно сгинувших рыцарей.

(обратно)

4

А полеты все ширились, все большее число людей заражалось горячечным бредом высоты, отчего некоторые умствующие обыватели, прийдя в смятение и ужас, пытались унылыми сентенциями обуздать стремительно молодевшую страну. Но их голоса были робки и тонули в гуле пламенных моторов, сменивших устаревшие и уставшие сердца. Не отставали от них и покорители недр, высоких широт и далеких меридианов. Время свершений упразднило тление будней. «Первый прыжок в шестьдесят!» — возвещали с восторгом газеты, и эта радость непосвященным, всяким там Жидам-гуманистам, право-троцкистам и лево-зиновьевцам казалась не совсем уместной, только верные слову и делу Великого Продолжателя угадывали за этими подвигами надежды на хороший урожай и рост выплавки стали. Парады физкультурников, танцы с прыжками, бодрые песни поощрялись с теми же целями. Твердо проверенный факт: пшеница после концертов музыки советских композиторов становилась выше и веселее, как жизнь. «Все на планер!» — командовала страна. Население слушалось. «Все на парашют!» — и тысячеокая толпа с завистью смотрела на плывущие в небе купола. «Небо не должно пустовать!»

— этот лозунг не появлялся на страницах газет, о нем знали только внутренние круги тайного общества, называемого советским народом, но этот принцип отражался и дробился в других лозунгах, вошедших в Кодекс Строителя. Летали сами и пытались навечно оставить в небе своих великих вождей. Стометровый Предтеча должен был вознестись почти на полукилометровую высоту, чтобы видеть оттуда и направлять…

Только зря ее не допустили к соревнованиям. Говорят, не было летного стажа и какой-то классификационной карточки. Да это бы ничего — энтузиазм мог смыть все кастовые барьеры отборочного списка, а массовка длиннокрылых планеров, соперничающих в белизне с облаками, была бы явно по душе небожителям. Поэтому «в виде исключения» допустили почти всех. За пределами «почти» в плену строгих правил оказалась одна Чайка. Исключений, что уже стало привычным, было во много крат больше, чем жестких правил и строжайших предписаний. Но строгие правила и грозные инструкции подобны богам: как последние сдуваются над пустыми алтарями и уступают небеса второй смене, так первые теряют свою власть от долгого неупотребленья. У правил же строгая диета, одни лишь применения служат им пищей, случается, что и кровь пленников, стекающая с алтаря — не всегда след преступления, есть народы, чье солнце перерабатывает ее в нужный всем свет.

А жертву избирает жрец. Дневальным по алтарю правил во время соревнований был назначен Чубак. И он, как сделал однажды грозный бог древних иудеев, предложил Чайке искупительную жертву. Он смеялся, гордо вскидывал чуб, но ладони к ней уже не простирал… Если бы просто так, без жертвы, без платы, без всяких там пропусков в прекрасный мир кино, общественного питания или авиации, если бы кто-нибудь посмел возложить на нее горячие от желания руки, тогда… тогда бы она и вправду не знала, что делать, и самое главное, как к этому отнестись. Партия в этом тонком деле по большей части хранила молчание, и поэтому еще не все было ясно в отношениях полов у строителей будущего, комсомольский же съезд в целом принял резолюцию о том, что половое влечение не ослабляет классового сознания, конечно, при условии пролетарской эндогамии и негаснущей в течение всего акта революционной бдительности. Что касается любви, то она подобно церкви, отделенной от государства, была начисто отлучена от секса. И это новое значение любви укрепилось даже в народном сознании.

— пели на клубной завалинке девчата новой деревни.

— отвечали им с тракторов хлопцы.

Комсомолец Чубак отступил не сразу. На случай неудачи с искупительной жертвой у него имелось одно давнее комсомольское постановление по вопросу о том, имеет ли право