Танцовщица Гора [Джон Фредерик Норман] (fb2) читать постранично, страница - 2

почти до пола, белую хлопчатобумажную ночную рубашку. Конечно, она казалась довольно скромной, если не сказать застенчивой, но можно было не сомневаться в её женственности и, возможно, привлекательности, хотя конечно это было бы правильнее уточнить у мужчин. Я отметила, что на щеках девушки, смотревшей на меня из зеркала, поблёскивали мокрые дорожки от слёз. А ещё она дрожала всем телом. Губы её тряслись. Чего она боялась? Что она пыталась разглядеть по эту сторону зеркала? Это было её дело, конечно. Но почему она должна бояться этого? Я видела, во что она была одета. Мне нравились ночные рубашки, в отличие от пижам. Безусловно, девушка в зеркале была слишком женственна для теперешних времён, но ведь такие женщины есть всегда, несмотря ни на что. Они — реальность, как и их потребности. Я не отрывая глаз, смотрела на её лицо. Да, решила я, она была действительно привлекательна. Несомненно. Само собой, она не показалась бы таковой крокодилу или дереву, но, на мой взгляд, она должна была вызывать симпатию у самца её биологического вида. Да, я даже уверена в этом. Несомненно, он захотел бы убедиться, что остальная её часть соответствует лицу. Мужчинам это нравится. В этом они походят на торговцев лошадьми или заводчиков собак, они интересуются всей женщиной целиком.

Снова окинув взглядом девушку в зеркале, я вынуждена была признать, что она была слишком женственной, по крайней мере, для нынешних времён. Она не соответствовала требованиям, предъявляемым к современной женщине. Скорее она походила на нечто прекрасное, выброшенное волной на чужой берег. Безусловно, она больше подошла бы к другому времени или месту. В своей красоте, в своих потребностях, в бушевавших в её теле гормонах, она казалась чужаком, оказавшимся не в своём времени. И вот она застряла в мире, чуждом самой её глубинной природе, не мужчина, и не желающая быть им, жертва времени и наследственности, жертва генетики, биологии и истории. Какой одинокой и беспомощной, какой отчаявшейся и печальной она была. Насколько трагичной, на мой взгляд, была её действительность, вскормленная ложью современности. Я снова перевела взгляд на девушку в зеркале. Несомненно, она лучше смотрелась бы со шнурком на её левом запястье, скорее всего, отмечавшим, чьей женщиной она была, готовя мясо на костре, освещавшем мрачные стены пещеры, или, распевающей гимны и потрясающей систрой, под руководством жрецов, приветствуя великие, искупительные, неспешные потоки Нила. Куда лучше она смотрелась бы с волосами, повязанными белой шерстяной лентой, подобрав свой гиматий до колен, бегущей босиком по далёкому пляжу Эгейского моря, наблюдая за проплывающими мимо триерами. Или же прядя шерсть на Крите, или с привязанными к талии одеждами забрасывая сеть неподалёку от берегов Малой Азии, или кладя своих сломанных кукол на алтарь в храме Весты. А может, ей лучше было бы быть одетой в шелка девушкой, затаив дыхание ожидавшей за деревянной ширмой гарема, или закутанной в рваньё шлюхой, что стоя на коленях, отчаянно облизывала и целовала очередного клиента ради мелкой монеты на раскалённых солнцем, пыльных улицах в нескольких кварталах ниже. Возможно, таких как она когда-то меняли на табун из тысячи лошадей в землях скифов, или проводили через врата Иерусалима, привязанными за волосы к стремени крестоносца. Она могла бы быть знатной испанской леди, вынужденной умолять пирата объявить её своей невестой, или ирландской проституткой, чьё лицо порезали пуритане, преследующие войска Карла I, или изнеженной леди времён Регентства, которую тащат в турецкое рабство, или крутящей головой колонисткой в Огайо, в замешательстве высматривающей того, кто окажется её первым краснокожим господином.

Я опустила голову, и отчаянно затрясла ей. Подобные мысли следует выкинуть из головы, повторяла я себе. Вот только девушка в зеркале по-прежнему стояла там и никуда исчезать не собиралась. Она не ушла, не сбежала. Либо она была насколько смела, либо её потребности оказались слишком глубоки! Я задрожала. Как же часто я вырывалась из снов, в которых рвалась из грубых, тонких верёвок, которые удерживали меня в подчинении, проходя над и под моими грудями, пересекаясь в ложбинке между ними, оставляя глубокие следы на моём теле! Бог знает, сколько раз я просыпалась в холодном поту, почувствовав, как во сне мои запястья и лодыжки туго сжимают безжалостные браслеты кандалов. А сколько раз во сне, оказавшись связанной во власти мужчин, я смотрела на них снизу вверх? Сколько раз я отлетала от удара их плети, только затем, чтобы тут же ползти к ногам своих мучителей, и жалобно с раскаянием, умолять их позволить доставить им удовольствие? Да, я была женщиной.

Не глядя в зеркало, я стянула с себя ночную рубашку и сжала её в руке. За тем я присела и аккуратно положила этот предмет одежды на коврик рядом с лоскутком шёлка. Ещё какое-то время я колебалась. Наконец, решилась, подняла шёлк и, поднявшись и не глядя в зеркало, надела его. Это было на мне! Я зажмурила глаза. Я