Мужчина ее мечты (СИ) [Екатерина Владимировна Казакова] (fb2) читать постранично, страница - 3


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

темноты к его костру? Один из Ушедших Богов? Демон? Вестник Старухи?

Воин насторожено замер, и все его тело стало напоминать сжатую пружину, готовую в любой момент распрямиться и нанести удар. Пусть этот удар будет последним, но умирать без боя, как покорная овца, не станет ни один сын вольного народа. И гордо взглянув в лицо незнакомцу, он твёрдо спросил:

– Ты пришёл за мной?

Прошла целая вечность, прежде чем вождь сыновей степи услышал усталое:

– Я не посланник смерти, орк, а такой же, как и ты, путник, бредущий по жизни, как нищий слепец. Только тебе повезло больше, чем мне, ты потерял ту Женщину, что не даёт нам покоя, а моей она никогда не была.

Закончив говорить, незнакомец замер, а через один удар бешено колотящегося сердца воин услышал вопрос, который терзал чужака с тех самых пор, как застывшая много веков назад душа освободилась от сковавшего ее льда равнодушия:

– Ответь мне, как ты, простой смертный, столько лет можешь жить с такой раной в сердце? Что даёт тебе силы жить, зная, что Она никогда не будет с тобой? Как ты выносишь эту боль, что выгрызает твою душу каждое мгновенье? Что даёт тебе силы жить, ответь мне, брат степи. Потому что я, Творец Миров, не могу больше выносить эту каждодневную пытку.

Закончив говорить, он горящим взглядом впился в лицо орка. Повисла звенящая тишина. Казалось, будто вся Вселенная замерла, ожидая ответа… Мгновения закручивались в тугую спираль ожидания вокруг застывших мужчин. Брату степи казалось, что в его голове стучит, как набат:

– Расскажи ему, он имеет право знать, он поймёт тебя, как никто другой… облегчи свою ношу…

Но орк упрямо молчал, не желая открывать сокровенное. Молчали полуразрушенные идолы… Молчала истерзанная земля, потрескавшаяся от обжигающего солнца. Пасущийся неподалёку гшэрд перестал всхрапывать и насторожено замер, раздувая чуткие ноздри. Казалось, будто замолчал целый мир… И только Великая Сестра одобряющее прошептала:

– Ты правильно делаешь, брат, никогда не открывай незнакомцам душу… даже тем, кто одной силой мысли может создать или разрушить целый мир.

Слова степи были услышаны нежданным гостем, и он, признавая свое поражение, склонил голову и тихо обронил:

– Ты правильно делаешь, вождь, что молчишь. Душа подобна горному озеру, она манит к себе, и слишком многим к ней хочется прикоснуться. Кто-то, мучимый жаждой, решит напиться и невольно замутит воду, внося, как песчинки, сомнения. Кто-то прополоскает запылённую одежду и поднимет воспоминания, похороненные в самой глубине и лежащие на дне, словно ил. И очень немногие просто постоят на берегу, любуясь кристальной чистотой…

Чужак замолчал, а опытный воин, с лёгкостью читающий степь, как открытую книгу, заметил, как глаза пришлого, ещё несколько минут назад горящие неистовым светом, заволокло пеленой тоски, и они стали зеркальным отражением его собственных глаз. И орк вдруг понял, что мужчина, кем бы он ни был, страдает не меньше его. Что это гордое воплощение силы готово просить помощи у простого орка. Орка, пытающегося жить, будучи обречённым на медленную смерть от одиночества.

Глядя, как незнакомец нервно сжимает кулаки, воин, давно забывший, что такое милосердие, отложил меч, подошёл к нежданному гостю и, положив руку на его плечо, позволил бушующему в нем вихрю отчаянья вырваться наружу:

– Когда в твоей груди поселяется боль, то поначалу ты боишься дышать. Тебе кажется, глоток воздуха убьёт тебя, и ты сдерживаешь дыхание. Но жажда жизни оказывается сильнее… И ты осторожно делаешь вдох… Тебе не становится легче, боль все так же терзает, но однажды ты просыпаешься и понимаешь, что привык к этой боли. Она врастает в тебя, как дерево, растущее на склоне горы, врастает в землю, чудом занесённую туда ветрами. Ты научишься жить с этой болью, как когда-то научился ходить. И придёт день, и ты поймёшь, боль стала частью тебя… Иногда она будет для тебя занозой, навечно поселившейся в сердце… а иногда она будет превращаться в дикую кошку. И когда ты уверишься, что зверь мирно дремлет у тебя на груди, он вдруг выпустит когти и полоснёт ими, как кинжалами, по зарубцевавшейся ране. Ты будешь биться в агонии, умоляя послать тебе смерть, но забвение так и не придёт… А ты снова начнёшь привыкать к своей вечной пытке, день за днём, зная, что завтра твоя боль не утихнет.

Орк говорил все тише и тише, признавая свое поражение. Казалось, что воин смирился, сдался судьбе… Но вдруг он резко вскинул голову, яростно сверкнул глазами, и его голос зазвенел, как тетива, натянутая на оголённых нервах:

– Чаще всего боль терзает тебя по ночам, когда ты молишься богам, чтобы они избавили тебя от этой муки, но они, как в насмешку, заставляют память переживать минуты, когда Она была рядом. И ты подобно скупцу, пересчитывающему монеты, будешь перебирать воспоминания… Ты спрашиваешь, что даёт мне силы жить? Я отвечу. Это надежда, маленькая искра глупой надежды на то, что я вновь увижу Ее. Пока есть надежда, я готов терпеть