Письмо главному редактору «Нового мира» С. П. Залыгину по поводу статьи В. Сербиненко о Стругацких [Александр Исаакович Мирер] (fb2) читать постранично, страница - 3


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Иронический тон надо как-то объяснить, и это делается простейшим образом: Антон — бессмысленная пустышка. В. Сербиненко пишет: «Романтический герой и не заметил, что… он оказался способным на предательство… «похотливой кошки» — доны Оканы». Ну, это сказано недостаточно сильно: Антон виновен в ее гибели, но критик почему-то забыл о страшном раскаянии героя, из-за которого он едва не сошел с ума, о психической ошибке, послужившей одной из причин заключительной трагедии — прорыва с обнаженными мечами в убежище дона Рэбы.

Этот поступок обезумевшего, потерявшего над собой власть человека критик трактует совсем уже странно. Приходится заподозрить, что он не прочел книгу до конца — иначе он не мог бы написать: «Право на убийство ему было предоставлено вполне буднично — высшим земным начальством в лице дона Кондора: «Убить, физически убрать…». Дон Кондор не «начальство», а старший товарищ; он не предписывает Румате убийство — да и по тексту так «Тебе НАДО БЫЛО убрать дона Рэбу» /выделено мной — А.З./. Кондор упрекает Румату за преданность императиву «не убий» в прошлом, когда было еще не поздно ПРЕДОТВРАТИТЬ кровопролитие, убив Рэбу.

Уместно задать В. Сербиненко вопрос: как он относится к тому, что прототип Рэбы Берия был расстрелян прежде, чем он успел восстановить сталинизм в ухудшенном, если можно себе такое представить, варианте? И не спрашивал ли он себя, с тоской и горечью, почему никто из старшего поколения не имел мужества убить Сталина во-время?

Да, вот еще что: этот вопрос Кондора вызывает у Антона возмущение, у его друга Пашки — тем более… Но В. Сербиненко непреклонен. Он уверяет нас, что «Антон-Румата не задумывается». Не только о доне Окане, но и о том, что в этой ситуации «остаться человеком очень трудно». Боже мой, да об этом он только и думает! Главное, что его угнетает: средневековье засасывает его, он вынужден выдавливать из себя «благородно го подонка» … И вопреки всему тексту книги критик подводит нужный ему итог: «Отсутствие элементарной независимости мысли неотвратимо оборачивается для героя подчинением, самым что ни на есть прямым и грубым. Полубог Румата — почти уже идеальный винтик набравшего космические обороты механизма Утопии». Правильно — идеальный винтик; верно — механизма Утопии; вопрос — какой Утопии. Не той, которую сочинил за авторов В. Сербиненко, в которой царит дурной общественный идеал, А той, которую изображают Стругацкие. Антон — «винтик» /сохраним этот одиозный термин/ милосердной системы, ибо следует закону милосердия до предела своих возможностей.

Он обретает то, что критик называет «элементарной независимостью мысли», когда выходит из Утопии в реальность и начинает убивать, и Утопия не может принять его обратно — его руки видятся ей окровавленными.

Подмены совершенно удивительные мы находим в разборе другой философской повести, «Жука в муравейнике». Подмены и беглость: весь анализ 25 строк! Назвав поле действия «прекрасным новым миром» — аналогия понятна, — критик передает все содержание книги таким прокурорским периодом: «Профессиональный убийца, шеф службы безопасности Рудольф Сикорски «… никогда не обнажал оружия, чтобы пугать, грозить… только для того, чтобы убивать»/ уничтожает «своего», Льва Абалкина, подозревая в нем опасного и враждебного чужака».

Просто, как выстрел в затылок… На деле тема «Жука…» та же, что и «Трудно быть богом»: предел действия нормы «не убий». Стругацкие ставят мысленный — художественный — эксперимент: на одной чаше весов помещена судьба всей Земли, на другой — одна-единственная жизнь /Льва Абалкина/. Весы идеально уравновешены, ни герои, ни читатель не знают, действительно ли Абалкин есть бомба замедленного действия, могущая уничтожить земную цивилизацию. Боюсь, что в наши дни его судьба была бы решена быстро и круто, но в «механизме Утопии» «винтики» мыслят по-другому. Несмотря на то, что «профессиональный убийца» Сикорски в полной мере представляет себе меру опасности, он сохраняет жизнь живым бомбам, когда они еще не люди, а человеческие зародыши, и с тех пор оберегает их, охраняет от непосвященных их секрет. Милосердие не покидает его до последней секунды — всей истории 40 лет, из них 30 Сикорски знает, что вместе с людьми-бомбами могущественная иная цивилизация подбросила на Землю некие устройства, «детонаторы», добравшись до которых, подкидыши, возможно, начнут свою страшную работу.

Деталь, достойная внимания: Сикорски не может уничтожить «детонаторы» — и не может спрятать машинки в свой сейф. «Де тонаторы» попали в музей, а по закону никому, «ни частным лицам, ни Мировому Совету, ни даже господу богу» экспонаты «из любого Музея на Земле» не выдаются — приходите и изучайте на месте… Может быть, В. Сербиненко помнит о судьбе НАШИХ музейных сокровищ. Может быть, прочитав повесть внимательно, он воздержался бы от саркастического вопроса: «…Где, в каком спецхране содержатся «неисчислимые духовные» сокровища Утопии Стругацких».

Итак,