Царевна из города Тьмы [Семен Израилевич Липкин] (fb2) читать постранично, страница - 2


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

вопрос. Сакибульбуля почтительпо называли знатоком лошадей. Хотя на земле ремесел меньше, чем живых существ, их все же предостаточно, и одним из них занимался Сакибульбуль. Без него в городе не обходилась ни одна покупка породистого коня и ходили слухи, что он, хотя и запинаясь, разговаривает с лошадьми на их языке. Он и с людьми разговаривал запинаясь, движения его были медленны, и только глаза вспыхивали быстро и, казалось, тем же серебряным блеском, что и белые нити в его смоляной бороде.

Настоящего имени его собеседника никто не знал. Все называли его Безбородым. Было ему много лет, может, сто, а скорее всего — двести, и давно умерли те, кто знал его настоящее имя. Брюхо у него было толстое и косое, голова — как тыква, а мясистые щеки — голые, как ступня. Один только длинный волос висел у него на подбородке, и па этот волос Безбородый нанизал несколько жемчужин. Узкие глаза, всегда прищуренные, выглядывали из-под густых бровей, как разбойничьи ножи из листвы ночного леса. Да, двести лет прожил Безбородый, двести никчемных и черных лет, и все эти двести лет шутил, хихикал, утирал рукавом нос.

Он тоже занимался одним из ремесел, существующих на земле: он был ханским соглядатаем. Деду хана Шахдара, отцу хана Шахдара, а теперь самому Шахдару он передавал все, что о хане говорили на базаре, хорошее и дурное. О хорошем он говорил хихикая, о дурном — с ядовитой злобой, поэтому его слова во всех случаях приносили людям беду.

Казалось бы, жители города должны были его опасаться, но люди к нему привыкли, как привыкает больной к болезни, а старик — к старости. Да и присловье древнее надо помнить: «Ложь нагла, а правда доверчива».

Вот и Сакибульбуль, хотя и знал, что беседует с предателем, ответил, уважая правду. Ведь говорят узбеки: «Если человек тебя о чем-нибудь спрашивает, — отвечай, пока ты сам еще человек, а не мертвец». И Сакибульбуль сказал:

— Хороши кони Шахдар-хана — да без него не будет владыки на земле! — но пройди всю Вселенную, от созвездия Рыбы до Луны, а не сыщешь такого скакуна, как у этого маслобоя Равшана!

— К чему мне странствовать от Рыбы до Луны, мне и здесь хорошо, возле мяса на земле, — сказал хихикая Безбородый. — Но смотри, знаток лошадей, если ты сказал неправду, если конь у маслобоя всего лишь захудалая кляча, то лучше было бы тебе сдохнуть в пеленках!

С этим Безбородый, кривляясь и неизвестно кому подмигивай, спрыгнул с возвышения (а не сошел, как надлежит степенным людям в его возрасте) и удалился, озираясь и непристойно почесываясь. Лицо и ужимки скомороха, а душа злодея — вот каким был Безбородый!

Тихо стало в чайхане, замолк базар новостей.

Хозяин, вытирая пестрым полотенцем пиалу, сказал:

— Беда нагрянет на маслобоя Равшана; ай, добрые люди, надо предупредить честного человека!

— Я сделаю это, — сказал Сакибульбуль, сказал, как всегда, запинаясь. — Ведь не кто иной, как я, своим языком, не знающим узды, навлек на Равшана беду. Коню без узды — воля, а языку без узды — горе. Я пойду к Равшану.

Маслобойня Равшана помещалась за молочным рядом, за теми загородками, где мычали телята, где коровы угрюмо жевали свою еду. Дом, окруженный со всех сторон стеной, стоял на отлогом холме, задняя часть желтой стены была пониже перед ней, а под передней был вход в подвал.

Войдя к маслобою, Сакибульбуль произнес благопожелание и сел рядом с хозяином на циновку, горестно вздыхая. Равшан был еще не стар, широк в плечах, высок ростом, он больше походил на воина, чем на мирного маслобоя. Он спросил:

— Что привело тебя в мой дом, нужда или приятная весть, горе или радость, скажи мне, знаток лошадей?

— Меня привела в твой дом вина веред тобой, — ответил Сакибульбуль, а потом поведал о том, что случилось в чайхане.

— Горе привело тебя в мой дом, — сказал, помолчав, Равшан. — А я-то сижу и жду радости. Жена моя, Биби Хилал, должна мне подарить дитя, приходит ее время. Скажи мне, однако, уважаемый знаток лошадей, как ты узнал, что мой конь лучше всех коней ханской конюшни? Да не конь он еще, а жеребенок, и, по правде сказать, держу я его в подвале, только раз в неделю выпускаю ночью на луг за озером, — как же ты его увидел?

— Весь мир шумит мне в уши конским ржанием, — сказал знаток лошадей. — Однажды я возвращался с дружеской пирушки, а дело было на другом конце города, шел я через луг, и внезапно что-то мне ударило в сердце: увидел я жеребенка, озаренного пятнадцатидневной луной, и понял: вот это конь, который быстрее сна, вот это копь, у которого за спиной крылья, вот это конь, ногам которого трепетно кланяется земля! Посмотрел я на человека, который был с ним, и узнал твоего мальчика-подмастерья. Если мое любопытство не противно тебе, то скажи, откуда у тебя такой необыкновенный конь?

— Вижу, — сказал Равшан, — что ты истинный знаток лошадей. Не только этот конь, которого я назвал Гыратом, по даже повесть о нем радует чистое сердце. Сейчас принесут чаи, и ты услышишь от меня эту повесть.

Но подмастерье не успел внести