Большие каникулы Мэгги Дарлинг [Джеймс Говард Кунстлер] (fb2) читать постранично, страница - 5

сегодня вечером. Регги нравились званые вечеринки. А те, которые устраивала Мэгги, были великолепны. Может быть, здесь не хватало кинозвезд и представителей афроамериканского искусства из Сохо, но было достаточно знаменитостей куда более высокого ранга. И они всегда проходили с особо глубоким ощущением события, послужившего поводом для их проведения. Четвертое июля у Мэгги Дарлинг позволяло любому чувствовать себя американцем, независимо от того, какой идиот находился в Белом доме или какую страну мы тогда бомбили. А от Рождества у Мэгги Дарлинг Регги чувствовал, будто кровь в его жилах вспоминала об Этельреде Саксонском Нерешительном^[3]. Не было такого случая, чтобы Регги пришел к Мэгги домой и не поел бы с удовольствием. По сравнению с ее кухней ресторан «Lutèce» был греческой закусочной. Регги не мог понять, как ей это удавалось, и он был в этом не одинок. После съемочного дня, пока он сидел за столом из струганой сосны и потягивал кир, Мэгги почти из ничего быстро стряпала феттучини с кусочками лангуста в имбирном креме или что-то подобное. И он видел, что она делала это лично! А не Нина Стегман или другая кухарка. Такое не умещалось в его голове.

Регги чувствовал себя более чем наполовину влюбленным в Мэгги. Выезжая из Манхэттена на своей красной спортивной «миате», он беспрестанно раздумывал о том, что должно повлиять на Мэгги, чтобы она согласилась позировать для него обнаженной. За этими мыслями следовали эротические фантазии, которые смущали даже самого Регги. Эти фантазии были такими безнадежно юношескими! Например: как Мэгги наклоняется над грядкой руколы, одетая только в сабо и садовые перчатки, выставляя в объектив свою гладкую попку и оглядываясь через плечо… что-то в этом роде. Но какой бы развратной ни была воображаемая им картина, он не мог представить, чтобы Мэгги выглядела иначе, нежели выигрышной, интеллектуальной и абсолютно естественной. Для него ее образ не мог быть никаким другим, кроме того, который описывали ее книги (вместе с его фото), — олицетворение всех самых лучших качеств американской женщины.

Регги никогда не распространялся о своих заветных чувствах. То, что она была на двенадцать лет старше его, делало ее менее доступной, но сам факт разницы в возрасте усиливал ее привлекательность в его глазах. Помимо всего прочего, был еще и Кеннет. Регги представлял его Гераклом, разорвавшим цепи, с безразмерным банковским счетом. Рядом с Кеннетом Регги чувствовал себя толстым маленьким смеющимся Буддой, из тех, что продают в дешевых подарочных магазинах Чайнатауна.

— Я так рада, что ты пришел, — сказала Мэгги, целуя его. Регги просто плавился в тепле, исходившем от нее.

— Я снимал дом снаружи, отснял целую пленку. Со снежинками, кружащими повсюду, он выглядит как пресс-папье с жидкостью внутри, когда его чуть качнешь.

— Там идет снег?!

— А что такого?

— Не знаю. — Мэгги закусила губы, представив, как машины ее гостей врезаются в дорожное ограждение, попадают в кювет, никто не приходит, все приготовления — впустую. Но Мэгги сразу же прогнала эту мысль, как провинившуюся прислугу. — Эй, какой приятный на тебе пиджачок, Per, — сказала она, стараясь сконцентрироваться на чем-то реальном и близком.

На нем был клубный пиджак с воротником-шалькой из тисненого велюра темно-зеленого цвета.

— «Ральф Лорен», тысяча пятьсот долларов, — сказал Регги, предвидя, что она все равно об этом спросит.

— Очень хорошо. А не можешь ли ты пойти со мной, пока я посмотрю за тем, что там творится?

И Регги последовал за ней, щелкая камерой, как папарацци, пока Мэгги проводила последнюю инспекцию, проверяя готовность дома к приему гостей.

2

Воздушные поцелуи

Мэгги Дарлинг действительно за многие годы сделала много ценных приобретений, но ничто: ни тщательно подобранная коллекция антикварной мебели, ни волшебно оборудованная кухня, ни любой из огородов, оград, садов, палисадов и посадок, которые были кропотливо размещены на двенадцати с лишним гектарах принадлежавшей им земли, — не было для нее так дорого, как танцевальный зал. Он находился в отдельном доме для приема гостей, размером двадцать один на двенадцать метров, когда-то бывшим последним действующим коровником в Аппер-Степни. Дом был построен в 1817 году удивительным человеком по имени Эзра Стайлс, который усовершенствовал лампу Арганда, написал сотни популярных методистских гимнов и стал отцом своего последнего ребенка в возрасте семидесяти лет. Мэгги и Кеннет купили строение за пятьдесят тысяч долларов, затем заплатили еще сто тысяч, чтобы разобрать его по бревну, увести к себе в Уэст-Рамфорд и снова собрать на месте, поставив его встык уже стоявшей там оранжерее. Еще сто тысяч пошло на то, чтобы провести