Шутить и говорить я начала одновременно [Иоанна Хмелевская] (fb2) читать постранично, страница - 5


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

хвост и куда-то сбежал. Говорят, потом кто-то из деревенских мужиков его пристрелил и сам плакал, когда стрелял.

Именно там, в Воле Шидловецкой, а не в Тоньче, лошадь тянула за волосы мою мать. Сельскохозяйственным трудом занимались все три сестры, а моя мать охотнее всех. Вернее будет сказать, менее неохотно, чем остальные сестры. Ей велели напоить лошадь. Лошадь была молодая, почти жеребенок. Мама вытащила из колодца ведро воды, неполное, полное ей было не по силам, налила лошади, та стала пить, а мать о чем-то задумалась. И вдруг почувствовала, как кто-то схватил ее сзади за волосы и тянет вверх. Половины ведра лошади, естественно, не хватило, она выпила все, подождала, не дождалась и напомнила о себе доступными ей средствами.

Семейные предания с малолетства слышала я в разных версиях, иногда противоречащих друг другу, иногда дополняющих друг друга. Взять, например, предание о том, как домашняя птица упилась до потери сознания. Оказалось, случилось это не в хозяйстве прабабушки, а в поместье графа Росчишевского. Там действительно выбросили на помойку вишни из-под спиртовой наливки, птица склевала ягоды, и вскоре птичницы за головы хватались, не понимая, что за мор пал на всю птичью живность. Не иначе как заразу какую подхватили. Сначала куры, утки и гуси слонялись по двору на нетвердых ногах, а потом валились на землю и лежали как мертвые. Заливаясь слезами, хозяйка велела девкам немедленно ощипать птицу, чтобы хоть пух и перо сохранить, пока птица совсем не подохла. А наутро она, птица, протрезвела и. несчастная, в полуголом виде слонялась по двору. Потом и в самом деле расхворалась от чрезмерного и поспешного общипывания, причем часть ее все-таки выздоровела, часть же пришлось съесть.

Все эти семейные предания нашли свое отражение в романах "Проселочные дороги " и "Колодцы предков ". Там же писала я о никому не известном «володухе», сравнение с которым прочно прижилось в моей родне. Мне так и не удалось установить, где же находилась деревня с этим «володухом», около Тоньчи или Воли Шидловецкой. Зато точно известно, что в этой деревне жила баба, прославившаяся своей скупостью на три повята, а может, и на все пять. И когда на Пасху ксендз ходил по избам и освящал пасху, яйца и все пр., все окрестные крестьяне очень хотели знать, как его встретит эта скупая баба. Всем известно, что ксендза надо угостить. Сумеет ли баба преодолеть скупость? Баба сумела. Сделав над собой невероятное усилие, она приготовила ксендзу роскошный прием – сварила яичко всмятку. Ксендза пригласили за стол, а в окна и двери ломились любопытные мужики и бабы, дети и домашняя живность. Всем хотелось хоть краешком глаза взглянуть на потрясающее зрелище, ведь такого деликатеса в этой избе никогда не, видели. Баба вышла из себя и в ярости заорала:

– Псы во двор! Дети под стол! Ксендз не володух, целое яйцо не съест! Останется и вам!

Оттуда и пошел «володух». Кто такой – не знаю, но он навсегда прижился в нашей семье, хотя известно о нем лишь то, что он невероятно прожорлив.

История с кабанчиком произошла в Тоньче. Моей матери было тогда шесть лет. В воскресенье вышла она из избы разодетая по-праздничному, в белом платьице, и Петрек, ее дядюшка, младший сын прабабушки, которому было тогда двенадцать лет, подговорил ее прокатиться на кабанчике. И сам ее на кабанчика посадил. Животное перепугалось жутко, со страху помчалось куда глаза глядят, вылетело за ворота и сбросило девочку прямо в огромную лужу, что всегда стояла на развилке дорог. Наказание было справедливым, выпороли обоих. Я имею в виду Петрека и свою мать. Кабанчика признали невиновным.

И еще одним проступком прославилась эта парочка. За стол в Тонъче семья садилась многочисленная, ели все из одной миски. Как-то на ужин собралась вся семейка, кроме прабабушки, которая уже удалилась в спальню. На ужин была картошка и к ней горячее молоко. Картошка уже дымилась на столе в глубокой миске, прадедушка взял в руки горшок с кипящим молоком и собрался полить им картошку. Моя мать поспорила с Петреком, что первой зачерпнет еду. Оба подставили деревянные ложки под струю кипящего молока, прадедушка выливал его не тонкой струйкой, а от души, и вместо миски этот молочный кипяток брызнул прямо в лицо сидящих за столом. На сей раз шалунов даже не выпороли, ведь прабабушки за столом не было, а прадедушка в своей жизни ни разу не ударил ни одной живой души.

В Тоньче произошло знаменательное событие – Антось выпрыгнул в окно. Вечерком все сидели на скамейке около дома. Ну не все, разумеется, семейка была слишком многочисленная, все не поместились бы на лавочке. Ну вот, значит, сидят на лавочке и видят – откуда-то с поля мчится Антось, один из сыновей прабабушки. Примчался как на пожар, ни слова не говоря, ворвался в избу в распахнутую дверь, сразу же выскочил из нее через окно и, наращивая темп, опять умчался в поля. Семейство так и замерло, не понимая, в чем дело. Уж не спятил ли парень? Но тот вскоре возвратился, уже нормальным шагом, и, держась за