Этюды об ибн Пайко: Тройной роман [Оливера Николова] (fb2) читать постранично, страница - 5

раб, к сожалению. Весь светится, как мой кувшин, потому что у него достало силы подарить мне раба! Бедняга. Доставить, что ли, ему радость? Да еще и человек будет спасен.

Ибн Пайко был одним из самых богатых и знатных людей города — христиан, да еще советником в шариатском суде, купцы и ремесленники его любили и уважали, Мехмед-паша же, у которого было уже семнадцать детей, если считать и последнего, от молодой жены, который должен был увидеть свет через день-два, чувствовал тоску ибн Пайко по наследнику, а в остальном его в полной мере понять не мог. Все казалось ему — ибн Пайко что-то скрывает, увиливает, отмалчивается, просто говорит хорошие слова, а мыслит о совсем другом. Мехмед-паша серьезно интересовался историей города: искал, читал и разворачивал старинные свитки, которые выписывал даже из Константинополя — он был одним из немногих турок, которые не были совершенно опьянены славой полумесяца, и понимал, что и до них люди не только жили, но и славу добывали. При этом Мехмед-паша постоянно носил с собой старинный фирман со свинцовой султанской печатью, присланный его деду, славному Исхак-бею, когда тот стал правителем Скопье: фирман был написан зелеными чернилами от руки, а прислан был в кожаном футляре с серебряными замками, залитом воском: он часто перечитывал фирман, так что выучил его на память. Будь осторожен, чтобы тебя не обуяло тщеславие, писал в одном месте султан. Не думай, что ты держишь землю и подданных только своей саблей, но имей в виду, что земля в первую очередь — собственность Бога, потом пророка, который даровал ее тебе по заповеди Аллаха. Быть хозяином своей страны и народа — это то же самое, что сидеть на чашечных весах. Одна чашка — рай, а другая — ад. Не геройствуй без надобности, но саблю всегда держи острой. А своих наместников учи не бесчинствовать, не творить людям бед и не отягощать их излишне. И стараться не испытывать ни к кому ненависти. Но запомни и такой мой совет: если захочешь на кого-то опереться или кому-нибудь довериться, не держи в уме только то, что ты знал о нем раньше — человек может измениться: ибо тело сына человеческого изменчиво и меняется постоянно, как будто переходит из одного состояния в другое. И стало быть, открой глаза и уши, чтобы увидеть и услышать человека, которому ты хочешь поручить какое-нибудь дело. Может быть, он уже изменился. Поэтому принимай его слова на веру, лишь взвесив его поступки — прошлые и настоящие.

Это касалось и ибн Пайко. Открой глаза и уши. Глупо бы было ему, внуку одного из трех сыновей Исхак-бея, величайшего строителя Скопье, не открыть глаза и уши. Его отец, Мустафа-паша бей, не всегда следовал этому завету, и поэтому слава его избегала, в отличие от братьев Иса-бея и Паша-бея. Он получил известность только тогда, когда рассорился с ними и в гневе передал в шариат свои фирманы^[10] о разделе наследства. И тем не менее, прекрасный Чифте-амам принадлежал его дяде Исе, самому надменному из всех, который не верил никому на слово и у кого было десять глаз и ушей. Иса никогда бы не поверил этому ибн Пайко, даже если бы он принес ему прекрасный серебряный кувшин на хрустальном подносе, такой, как сейчас. Он бы смотрел ему в глаза, был бы с ним мягок и обходителен, но думал бы лишь о том, как вытопить из ибн Пайко его вонючий гяурский^[11] жир.

А Марко, именно потому, что прекрасно понимал муки Мехмед-паши, как если бы читал его мысли, сказал:

«Я слышал, светлейший паша, что ты решил, после того, как отдохнешь от битв, перестроить мечеть Исхак-бея? Могу я тебе чем-нибудь помочь? И кстати, ты давно хотел построить башню с часами, не пришло ли, наконец, и ее время? Правильно ли я понял твои планы?»

Мехмед-бей только рот открыл. «Вот это да, — сказал он себе, — попробуй, поймай его, черта этакого».

И громко рассмеялся:

«Правильно, ибн Пайко-эфенди, правильно».

И задумчиво устремил взгляд из окна дворца куда-то вдаль. Замолчал.

Крепость Кале, внутри которой находился его дворец, хорошо защищенная со всех сторон, с охранниками и железными воротами, располагалась на горе, и это позволяло ему сверху смотреть на всех, кто жил внизу под крепостным холмом, включая и ибн Пайко, но он не был удовлетворен этим. Он переводил взгляд то на Туз-базар, то на Каменный мост и чувствовал жар в груди. Желание что-то сделать было неодолимым. Перестроить, поправить, воздвигнуть новые мечети, постоялые дворы и бани, навести мосты, сделать то, чего не сделал никто из предков… Он желал, если не подняться выше их, то, по крайней мере, стать им равным.

Накрахмаленные шторы трепетали на весеннем ветру, на собеседников веяло божественной свежестью, под холмом лепетала река, глаза паши, смотревшие сквозь решетки окна, подернулись влагой.

Вдруг Мехмед-паша резко повернулся к ибн Пайко, что-то как будто обожгло его.

«Что ж, пусть будет так, — вздохнул он и добавил: — Турок задним умом крепок!»

Неужели ибн Пайко и есть тот, кому суждено