Жил-был мальчик [Владимир Иванович Савченко] (fb2) читать постранично, страница - 2


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

улицы".)

"...Играл мальчик - иногда с сестрами, а чаще сам - на балконе. Более всего он любил выглядывать оттуда, не идет ли отец. Когда отец - плотный мужчина в очках - показывался, возвращаясь с работы, вдали, на неизведанной и таинственной улице, мальчик прыгал у перил и звонко кричал: "Папа идет! Папа идет!" А однажды мальчик услышал от судачивших под балконом женщин слово "идиёт", запомнил, решил, что так действительно лучше звучит, и, увидев следующий раз отца, закричал: "Папа идиёт! Папа идиёт!" - за что тотчас и получил встрепку от мамы..."

"Что такое?" - Петр Иванович сел. Ему стало не по себе.

Ведь это же было с ним! И как он выглядывал отца, и встрепка, и старшие сестры... и балкон их, и отец был именно такой. Что это - совпадение? Не очень-то вероятное.

"...Во дворе, куда мальчика стали пускать на другое лето, жили его сверстники: Коля, сын дворничихи, и Вика, дочь шофера дяди Лени..." ("Точно",-отметил Петр Иванович, ощущая сердцебиение.) "Этот дядя Леня был для мальчика самой значительной после отца фигурой. Он приезжал во двор на грузовике, позволял детям забираться в кузов и в кабину, а иногда под хорошее настроение и прокатывал их по улице. Машины тогда были редки, и все в них казалось чудом: и рукоятки в кабине, и сигнал, и рык мотора, и восхитительный, ни с чем не сравнимый запах бензина. Наверное, с тех пор и закрепилась у мальчика тяга ко всяким механизмам, машинам, устройствам.

А еще жил во дворе инвалид, продавец Гаврилюк со скрипучей и громыхающей ногой-протезом. Сверстника Колю иногда лупцевала мамаша-дворничиха: взяв за руку, гоняла вокруг себя туго скрученным полотенцем".

Теперь Петр Иванович четко видел и двор с зеленой травой, в которой они находили вкусные "калачики", и судачащих соседей, и кореша Кольку, который мчит по орбите вокруг разгневанной мамаши, вопия и прикрывая ручонкой попку,а они с Викой стоят в стороне. Им и жаль Кольку, и понятно, что мамаша - она вправе, и радостно от сознания, что это происходит не с ними;

"...Еще жили во дворе, во флигеле. Дина Матвеевна и ее сестра, две старые девы, знающие по-французски. Мальчику пошел пятый год, когда умерла сестра Дины Матвеевны. Это была первая смерть на его памяти. Нельзя сказать, чтобы она произвела на мальчика тяжелое впечатление, но разговоры детей и взрослых, их натуральная или показная скорбь, приготовления к похоронам - все это возбудило в нем интерес. Ему захотелось доказать, что он умеет скорбеть не хуже, а лучше других. И когда похоронная процессия из их двора направилась вверх по улице к кладбищу, он шел не в ней, а в стороне от толпы, всхлипывал без слез, причитал и не забывал примечать, какое впечатление это производит на публику. Впечатление было не совсем то, какого он ждал: дети смотрели на него с недоумением, а взрослые неодобрительно.

Но эта черта: производить впечатление, стараться (даже с ущербом для самоуважения) нравиться другим во всех обстоятельствах, работать на публику прорезавшись в нежном возрасте, сохранилась у мальчика на всю жизнь. И многое из того, что он сделал (а равно и того, что не решился сделать), было следствием ее..."

Петр Иванович вздохнул, поморщился, снова вздохнул. Сомнений не было: он читал книгу о себе. "Что же это такое?!" - в панике спрашивал он. А глаза бежали по строчкам, всматривались в них, как в неотвратимую опасность.

Трудно описать, что творилось сейчас в душе Петра Ивановича. И вспомнилось ясно, как все было; и возникло горделивое чувство, что вот мол, у него в руках книга не о ком-то, а о нем самом. Было и полнейшее недоумение, откуда все стало известно-не с его же слов, никому он не рассказывал о себе такие подробности! "И зачем все это?!" И мелькало недовольство оценкой, которую автор уже успел ему дать по мелкому поводу, по поведению на похоронах,оценкой, допустим, в какой-то мере и не вздорной, но, простите, одно дело, когда я сам так себя оцениваю, а иное - когда посторонний человек, да еще не в разговоре с глазу на глаз, а в книге, которую все могут читать! "И почему именно обо мне?" И в то же время казалось естественным, что именно о нем.

Вряд ли можно сравнить с чем-либо те сложные и сильные чувства, которые испытывает человек, читая напечатанное о нем самом,- особенно если он к этому не привык и не сам организовал публикацию. А сейчас в нервно листающих страницы руках Петра Ивановича находилось нечто большее, чем обычная публикация,- это он чувствовал.

В смежной комнате послышались мальчишеские голоса. Это Андрюшка вернулся из школы и, как обычно, с приятелями. "Ма, я буду во дворе!" - "Только далеко не убегай, скоро обедать". Голоса стихли, хлопнула дверь. Петр Иванович все это воспринимал и не воспринимал: он был в ином времени.

"...Отец был командиром РККА, но вскоре ушел в запас, стал работать заготовителем. Летом он иногда брал мальчика с собой в поездки по области - и это были самые счастливые недели. Ехать в телеге, которую тянет великолепное животное "коняка" - ее можно для лихости хлестнуть кнутом, можно прокатиться на ней верхом. Поля, пруды, рощи,