История моей любви [Николай Степанович Дементьев] (fb2) читать постранично, страница - 199

к нему. Уходя из нашего дома, и Нина Георгиевна сказала, что она еще не готова ко всем экзаменам жизни. Наверное, моя история с Виктором еще не экзамен, только подготовка к нему, но правильно ли она идет у меня? Вот отец с матерью выдержали свой нравственный экзамен в жизни…

Виктор служил в армии два года. У Людочки родилась дочь, которую в честь матери Виктора она назвала Клавой. Узнала я об этом из письма Виктора.

Он прислал мне его через полгода или месяцев через восемь после начала службы. Тон письма был бодрым, веселым и манерным, мне сразу же вспомнился «ковбой Плахов». О службе Виктора в письме ничего не было.

А второе письмо я получила, когда Виктору оставалось уже месяца два до конца службы. Это письмо было серьезнее. И намека на киноковбоя в нем уже не было. Я сразу поняла, что военная служба не прошла бесследно для Виктора. О Людочке и о своей дочке он не написал ни слова. Спрашивал, не вышла ли я замуж, почему не ответила на его первое письмо, сообщил, что скоро демобилизуется.

Я не ответила ему и на этот раз.

И вот осенью, когда только начались лекции на третьем курсе, я как-то вышла из института после занятий и сразу увидела Виктора, даже сердце у меня кольнуло. Как всегда, он был одет хорошо, только вот привычной лихости в нем уже не чувствовалось — сидел на скамейке скромно, даже подтянуто. Я постояла, поглядела на него, справляясь с дыханием, — Виктор не видел меня — и быстро пошла в другую сторону. Шла, спотыкаясь на ровном асфальте, как давным-давно, когда мы с Виктором шли по Невскому, и вдруг услышала за спиной:

— Катя…

Остановилась, заставила себя обернуться — Виктор молча протягивал мне руку. Я пожала ее:

— С возвращением тебя!

— Спасибо, — и чуть дольше, чем полагается, задержал мою руку в своей.

— Ну, как служба? — спросила наконец я.

— А! — ответил он совершенно как в школе еще, даже хмыкнул насмешливо.

По этому коротенькому «а!» я тотчас поняла, что внутренний мир Виктора по-прежнему остается чуждым мне.

— А ты все такая же красивая! — сказал Виктор.

— Да и ты не изменился, — ответила я.

Мы вышли на Кировский проспект Петроградской стороны, пошли к станции метро.

— Людка мне сказала, что и Варвара Глебова, и Петька Колыш, и Левочка Шатиков, и многие другие из нашего класса учатся в институтах.

— Да. А ты что думаешь делать? Людочка не работает?

— Не знаю, что буду делать, — и пояснил с подкупающей простотой: — Людка теперь до старости работать не будет: она — мать.

— А тебе чего в институт не поступить?

— На этот год я уже опоздал. Да и конкурс большой, готовиться надо. Завербуюсь, может, куда; уеду на Север, к примеру.

Да, хоть это был уже не киноковбой, но, в сущности, Плахов, кажется, мало изменился.

— Давай сходим куда-нибудь, — сказал Виктор. — Деньги у меня есть.

Оказалось, что мы уже стоим у станции метро «Петроградская». Да, совсем как в школе: «Деньги у меня есть».

— А Людочка? Ваша дочь Клава?

— А!..

Я передохнула, справилась с собой, сказала:

— Спасибо, что пришел, что повидались. Не сердись на меня, Витя, но больше нам с тобой видеться не придется, понял? И писем не пиши, все равно не отвечу.

Глаза его тотчас стали непроницаемо-черными, губы растянулись презрительно. Я вспомнила, что точно такое же выражение лица было у Виктора, когда я чуть не получила от него пощечину.

— Ну, дело хозяйское! — хмыкнул он, повернулся и, не прощаясь, стремительно зашагал к Большому проспекту.

Я постояла еще, поглядела, как Виктор скрылся за домом, пошла в метро. Спускалась по эскалатору, ехала в поезде под землей, а мне все почему-то казалось, что я иду по пустынной тихой улице — жаркий полдень, желтеют стены домов, и по радио чуть слышно доносится старинная грустная песня: «Помню, я еще молодушкой была…»

1972