Заблудившиеся на чердаке [Андрей Щупов] (fb2) читать постранично, страница - 3


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

неуловимо-переменчивый облик именинницы, ее глаза, имеющие над ним особую власть, глаза, в которых его собственные - робкие и часто мигающие, никогда, казалось, не задерживались долее мига.

Воображать и видеть ЕЕ внутри себя было не так-то просто. Наверное, это граничило с крайними величинами перегрузки. Ибо сейчас он видел то, что не в состоянии были узреть десятки фотообъективов. Самые зоркие из них улавливали лишь по одному-единственному сомнительному мгновению, но в НЕЙ подобных мгновений заключалось неизмеримое множество...

Ноги Евгения Захаровича знакомо забуксовали. Из груди вырвался протяжный стон. Чего-то похожего он тоже, вероятно, ждал. Как-то сразу стало сумрачнее, а булыжник мостовой неожиданно превратился в пенные гребни волн. Ее дом - огромный старый корабль качнулся рядами огней и бесшумно заскользил в темноту. Евгений Захарович закричал. От горечи и обиды. Нырнув в вязкую волну, поплыл за кораблем. Тело работало стремительно и мощно, ладони взрывали булыжник, отбрасывали далеко назад. И все-таки он отставал.

Внезапная волна ожившей колеблющейся скалой проявилась из мглы, осыпаясь каменным грохотом, накрыла Евгения Захаровича с головой. Заперхав мучнистым крошевом, он в ярости ударил по воде и проснулся...

Протирая глаза, Евгений Захарович склонился над упавшим будильником.

Чем же он его? Неужели кулаком? Вот обалдуй!.. Он поднял притихший механизм, неловко помотал над ухом. Часы неуверенно затикали. Они словно еще раздумывали, стоит ли работать после столь грубого обращения. Насупленное, недовольное тиканье... И все-таки они работали! Евгений Захарович облегченно взлохматил на голове волосы. Вот и ладненько! Зачем нам ссориться, уважаемые, если мир в общем и целом не так уж плох?.. Задобрив усатый механизм грубоватым похлопыванием, он поставил часы на место и приступил к скучному утреннему моциону: встряхиванию подушки и одеяла, что означало у него заправку постели, умыванию с фырканьем и гримасами, завтраку без аппетита. Итоги, как обычно, были подведены перед всевидящим и давно откровенно презиравшим его трюмо. Евгений Захарович называл это стриптизом души. В три огромных ока зеркало лицезрело все его жалкие потуги на интеллигентность: клетчатый пиджак с жирным несмываемым пятном на правом лацкане, брюки с многочисленными складками в районе колен, лоснящуюся галстучную петлю. Угрюмо поработав над имиджем, Евгений Захарович поспешил отвернуться.

Неясное теплое воспоминание робко шевельнулось в груди. Что-то совсем недавнее - с удивительными огнями, с танцами, с ощущением праздника... На мгновение он застыл, словно рыбак, заметивший поклевку. Зажмурив глаза, попытался отгадать первопричину душевной сладости. Но этим только все испортил. Вмешательство разума погасило нечаянную искру. Хмыкая и потирая липкие ладони, вернулось привычное ощущение пустоты.

У подъезда, на тоненькой однодосочной скамейке, расположился Толик, сосед по подъезду, лысоватый породистый гигант с вечно кислым лицом. Толик принадлежал к породе жаворонков и каждый день вставал ни свет ни заря, выбираясь на отполированную седалищами скамеечку посидеть и подумать. Гигантизмом в Толике было заражено все - от рук и ног до объемистого живота, складчатыми перекатами переходящего в грудь, в студенистое лицо. Круглая голова смотрела на мир восточными щелочками, набрякшие щеки тянули уголки губ книзу, порождая ту самую страдальческую мину.

Как-то совершенно случайно Евгений Захарович открыл для себя, что Толик умеет улыбаться - улыбаться красиво, с оттенком застенчивости, удивительно по-детски. Словом, у соседа оказалась чудеснейшая из улыбок, но увы, появлялась она на свет чрезвычайно редко - можно сказать, лишь по случаю самых искренних праздников. Евгений Захарович уже и не помнил, как давно сделал это открытие, но с тех самых пор частенько со смущением сознавал, что необычная тайна к чему-то его обязывает. Во всяком случае та первая улыбка, по всей вероятности, и сблизила их. Они стали почти друзьями, и все же иногда ни с того ни с сего могучий Толик начинал смотреть на Евгения Захаровича как-то пришибленно, становясь похожим на одинокую забитую дворнягу. Такие легко поджимают хвост, но столь же легко отзываются на первый дружелюбный свист. Все, что требовалось от Евгения Захаровича, это сложить губы трубочкой и призывно свистнуть. Толик тотчас откликался улыбкой. И, улыбаясь, он немедленно преображался в милейшего толстяка - в этакого Портоса, бесконечно влюбленного в весь окружающий мир. Студенистое лицо его разглаживалось, на щеках возникали обаятельные ямочки, а из глазных щелочек лучилось доверчивое тепло. Самое чудовищное заключалось в том, что, искренне любивший улыбаться, Толик практически не улыбался. Может быть, оттого, что никто из людей не догадывался об этом его таланте.

А в общем был Толик женат и с боязливостью избегал общепринятых пороков. Тем не менее чуть ли не ежемесячно он вынужден был менять место работы. Слишком уж