NEXT-2. Следующий. Книга 3. Чужая война [Александр Устинов] (fb2) читать постранично, страница - 2


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

бросились две фотографии. Снимок места аварии со сгоревшей машиной и портрет Кирсанова-старшего. Рядом была помещена заметка строк на двадцать пять. Розгин тяжело вздохнул и нежно обнял Ивана за плечи.

— Вань… — Слова давались ему нелегко. — Но ведь мама жива…

Мальчик никак не прореагировал на эти слова. Вроде как и не слышал.

— Мама жива! — уже более уверенно повторил Федечка. — Ты меня слышишь, Иван?

Ваня медленно повернул голову в сторону незнакомого ему парня. Пересохшие губы, еще секунду назад стянутые в единую тонкую линию, медленно разомкнулись, и Розгин услышал голос мальчика. Пустой и ничего не выражающий.

— Мама может умереть, — изрек он. — Здесь написано.

— Мало ли что они там напишут! — категорически не согласился с ним Федечка. — Она жива!

Иван склонил голову на грудь.

— Если погиб отец… — Он говорил медленно, с расстановкой, запинаясь и делая паузу практически после каждого с трудом произнесенного слова. — Он был таким сильным… В костюме… И в свитере тоже — сильный и красивый. Если он умер, почему не умереть маме? Или мне? Все умирают, да?

— Она выживет, если ты ей поможешь. — Федечка обнял паренька еще крепче. — Ты теперь — главный мужчина в доме. Понимаешь?

— Я — ребенок.

— Был им. Вчера. Сегодня ты — мужчина, мужик! — Розгин подсознательно чувствовал, что он на верном пути. — И все теперь — на тебе. И если что-нибудь случится с мамой, в этом будешь виноват уже ты! Нельзя теперь отрубаться, Вань! Газету эту убери — с глаз, из головы…

Кирсанов-младший — скорее чисто машинально, чем сознательно — исполнил это указание. Отложил газету в сторону, обнажив стопку неразобранной почты под ней. На самом видном месте красовался яркий международный конверт, надписанный детским почерком. Федечка взял его в руки.

— Смотри. Это твое письмо?

Иван все еще находился в какой-то прострации и потому лишь заторможенно кивнул, отвечая на последний вопрос. Мысли лихорадочно роились в голове Розгина. Он чувствовал, что нужно сказать еще что-то, но подобрать тему для разговора с осиротевшим юнцом оказалось не так-то просто.

— Можно я прочту? — Федечка кивнул на конверт. — Ну, чтоб понять тебя лучше. Вроде как познакомиться… Человек через письма понятней становится… — Не дождавшись никакого ответа, он все-таки вскрыл конверт и, развернув лист бумаги, принялся читать вслух с той стороны листа, которая первой оказалась перед глазами: — «…Сначала я обижался, а теперь понял. Вы правильно сделали, что закинули меня в этот далекий-предалекий пригород Лондона, далеко-предалеко от себя… Я привыкаю быть взрослым и самостоятельным и даже не хочу больше плакать по вечерам, как было сначала. Извините, что пишу от руки и по-русски. Компьютер и английский надоели до чертиков. Так что придется вам попотеть, расшифровывая эти каракули. Да и сами вы, пожалуйста, не только звоните, но иногда черкните что-нибудь, потому что разговор по телефону исчезает, а письма получать радостно, и их можно сберечь… Обнимаю вас и Лизу, крепко целую… Кирсанов Иван, или, как звала Лиза — ваш любящий «младшенький»…»

Лицо Кирсанова на мгновение изменилось. Оно будто начало оживать. Но вместе с этим эффектом выхода из состояния транса произошло и еще кое-что. Сначала наморщился Ванин лоб, дернулись тонкие мальчишеские губы, а в завершение всего этого процесса на глаза навернулись огромные слезы. Федечка заметил это. Впрочем, так же как и вынырнувшие из-за дверного косяка Санчо и Клавдия. Осуждать мальчика за его слабость никто не стал. Всем было понятно, что слезы сейчас — наилучший выход для поселившейся в сердце боли.

— Совсем не каракули, Вань, — только и сказал Розгин. — Отличный почерк, легко читается… И мысли…

Ваня заплакал, громко, по-детски, и почти тут же уткнулся в Федечкино плечо. Плач Кирсанова быстро перешел в сотрясающие тело рыдания. Клавдия бросилась вперед.

— Все, Федь! — осторожно, но с долей нажима произнесла она, обращаясь к племяннику. — Теперь отойди! Если расплакался — ничего теперь страшного с ним не будет!..

Клавдия с легкостью, что в общем-то было неудивительно при ее комплекции и по-мужски крепких руках, подхватила с пола рыдающего Ивана и поставила его на ноги. Затем подвела мальчика к низенькому дивану, стоящему здесь же, в рабочем кабинете покойного Владимира, и ласково усадила его рядом с собой.

— Плачь, маленький, — тихо произнесла она, проводя рукой по светлым взъерошенным волосам Кирсанова. — Плачь… Это полезно, это хорошо… Не стесняйся, родненький, не удерживай слезы… Вся первая боль так и вымоется из организма… Есть жизнь, а в ней есть смерть, малыш, и ничего мы с этим не поделаем… Плачь, родной…

К рыданиям мальчика почти тут же присоединилось громкое шмыганье носом откуда-то со стороны порога. Клавдия подняла голову и увидела замершего в проходе Мошкина. Не в меру расчувствовавшийся помощник народного избранника быстро отвернулся и утер глаза рукавом