Хозяин Спиртоносной тропы [Владимир Степанович Топилин] (fb2) читать постранично, страница - 197

куда она плетется, купец подарил ей с барского плеча соболью шубу, чтобы не замерзла. А сам укатил дальше.

Не зная настоящей ценности подарка, Фрося не нашла ей настоящего применения, например, как-то продать ее и выручить большие деньги. Ума хватило на то, чтобы одеть в нее корову, дабы та не замерзла в морозы, и самой спать ночью под боком любимицы. Завидев таких переселенцев, путники в страхе крестились и разбегались прочь, принимая Фросю за лешего, а корову за полосатого черта.

Случилось так, что они догнали медленно бредущий этап кандальников, передвигавшихся куда-то в Сибирь в день по пять верст. Увидев, кто идет сзади, все во главе с охраной побежали так, что через небольшой промежуток времени звон цепей растаял где-то за поворотом впереди. Когда они входили в деревню, все закрывали ставни и прятались за воротами. Потом какой-то урядник насмелился выдать Фросе предписание, чтобы та «на заре сымала с коровы шубу, ибо челяди и приказные боятися их яко рогатого черту, а на вечере сызнова надивати, яко в темноте не видно».

С этими инструкциями Фрося благополучно пересекла половину Сибири. Понятно, что за время эксплуатации таким способом шуба претерпела катастрофические изменения. Коровий помет, моча, грязь, искры от костра оставили на ней свои отпечатки. Теперь она была похожа на подворье в конюшне, только с более стойким запахом. С таким приданым, появившись на приисках, Фрося стала искать женихов. Те соглашались на кратковременные встречи, но после того, как полюбовка предлагала тепло в виде собольей шубы, исчезали в неизвестном направлении.

Давно нет той шубы, истлела на жердях забора. Но цепкая память Ефросиньи Андреевны в когтях старческого маразма не забывала дарить людям тепло:

— Валька (или Катька)! Кто это там? Поди замерз? Дайте ему шубу!

Кузю и Егора встречали как героев. На огонек дома Собакиных сбежались все поселенцы, кто в тот час был не на работе. Охота послушать, как да что было. Народу набилось много, от дверей не протолкнуться в маленьком домике. Кроме прочих старателей, были тут дед Мирон Татаринцев, Стюра и даже дед Ефрем Лугин, который, хватаясь за редкую бородку высохшим кулаком, всё искал глазами хозяина, которого нет:

— Анна! Ефим-то дома? Пусть даст оглоблю, к бабке какие-то мужики приехали…

Чтобы присесть, для всех места не хватало. Многие стояли. Выслушивая Егора и Кузю, мужики курили — из-за дыма от стены до стены не видно. Бабы на них ворчали, те огрызались: «Дай послушать!» За рассказом Анна открыла лагушок с бражкой, понемногу досталось всем. Помянули всех, кого с ними уже не было. А потом за все хорошее, что будет. А будет ли хорошее у простого старателя — неизвестно.

Вечером, когда стемнело и Кузя с Мишкой Клыповым пошли пройтись по дороге, навстречу от забора подошла Нина Коваль. Отозвала Кузю в сторонку, тихо спросила:

— Передал ли мою записку?

— Передал.

— А он что?

— Вот, ответ написал, — ответил Кузя и сунул ей в горячую ладошку письмо от Вениамина Дистлера.

Та, будто игривая маралушка, подпрыгнула на месте, чмокнула Кузьку в щеку и растаяла в темноте. Любовь молодых людей не угасла!

На Крестовоздвиженский и Спасский прииски были назначены новые управляющие. Вместо Коробкова и Заклепина пришли другие, честные люди. С их появлением дела пошли лучше, хищение золота прекратилось, осенью старатели получили достойный расчет. Сезонники заранее подписывали договора, чтобы на будущий год к весне закрепить за собой место. В Чибижек вернулась былая слава богатейших месторождений восточносаянского округа.

Кузька прославился. Многие мужики тянули ему руки для приветствия, с уважением высказывали свое мнение:

— Надо же, как случилось! Кабы не ты, Кузя, они бы также золото в седлах возили! Молодец, паря! От всех бергало тебе огромадная благодарность!

На будущий год к началу работ Кузя из челночников перешел работать на россыпные пески: платили гораздо больше, да и обязанность вестового была для юношей, а он себя уже считал выросшим из этого возраста. Ему шел семнадцатый год, самая пора, когда следует перенимать опыт от мудрых старателей.

Работая на бутаре, неожиданно встретил дядьку Федора, что когда-то служил у Коробковых дворником. Тот тоже узнал Кузю, прищурил глаза:

— Здорово ночевали! Ох, и наделал ты, брат, шуму, всех разорил, как есть!

— Я-то тут при чем? — удивился Кузьма. — Не я ж золото с приисков воровал.

— Оно и понятно, — согласился тот, — но как-то все получилось не по нутру. Тебя в доме приютили, накормили, обогрели, а ты вон как обошелся.

— Я что, должен был вместе с ними в седлах золото перевозить для их же блага?

— Нет, конечно. Да и что говорить? Опосля сохатиных свадеб звери не кричат.

— И я про то же думаю, — смягчился растревоженный Кузя. Помолчав, спросил: — На тебе разорение Коробковых отразилось?

— На мне нет. Я со своей женой в том домике живу, парнишка народился, все нормально. А работать пришлось опять в тайгу