ЗНАК ВОПРОСА 1994 № 04 [Алексей Александрович Маслов] (fb2) читать постранично, страница - 5


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

считали его «древнейшим вариантом былины об Илье Муромце и Соловье-разбойнике».

Что же общего между летописным разбойником и эпическим? Назывались следующие признаки сходства. Во-первых, и того и другого разбойника приводят к киевскому князю Владимиру. Во-вторых, оба в чем-то похоже ведут себя перед князем (один громко вскричал, другой сильно свистнул). В-третьих, участь Соловья-разбойника тоже порой благополучна: некоторые былинные варианты ничего не говорят о его казни, а изредка, вопреки основной версии сюжета, Илья отпускает врага на свободу.

Видно, слишком уж велико было желание найти «летописного Соловья», коли исследователей удовлетворяли эти скудные и натянутые параллели… В действительности несхожего тут гораздо больше. Например, невозможно поверить, будто слезный вопль летописного разбойника стал прообразом разрушительного и опасного для людей свиста Соловья. В Могуте вообще нет ничего «птичьего». Его, далее, не победили в схватке, а поймали хитростью. Летопись вообще умалчивает, как именно и кем он был пойман, да все это и несущественно с точки зрения внутренних задач повествования — мы ведь имеем дело не с «приключенческой» историей о поимке разбойника, а с назидательной легендой о раскаянии грешника, присутствие которой в Никоновской летописи более чем естественно.

«Повесть временных лет» поместила под 996-м годом рассказ о том, что богобоязненный князь Владимир не решался поначалу казнить разбойников, но епископы убедили его: казнь злодея — не грех. Составитель Никоновской летописи воспроизвел этот эпизод, расцветив его новыми подробностями, а под конец воздал хвалу Владимиру, который, будучи «многотрьпелив зело и смыслен в разуме», решал участь лиходеев «с рассмотрением и великим испытанием». Простейшая логика диктовала: вслед за рассказом о Владимире, казнящем разбойников, нужен рассказ о Владимире милующем. Этой цели как нельзя лучше отвечал сюжет о Могуте. Вся статья Никоновской летописи за 1008 год пропитана христианским морализаторством и завершается новым панегириком праведному князю.

Но главное даже не в том. Рассказ о событии, якобы имевшем место в 1008 году, впервые появился на страницах Никоновской летописи, составление которой датируется XVI веком. Ни единого слова о Могуте в предшествующем летописании нет. Перед нами, судя по всему, легенда довольно позднего происхождения, и это заставляет окончательно распроститься с мыслью видеть в Могуте прототип былинного разбойника, потому что былина о Соловье, по общему убеждению, возникла еще в Древней Руси.

Не так давно в научный оборот ввели еще один интересный для нашей темы источник, хотя и на сей раз у меня нет уверенности, что он действительно как-то связан с Соловьем-разбойником. Во всяком случае, сакраментальное имя Соловей на летописных страницах прозвучало. Одна новгородская летопись, составленная в XVI веке, поведала следующую историю, отнеся ее к 1209 году. Киевский князь Мстислав победил много народов и захватил ряд земель, в том числе и вотчину другого Мстислава, великого князя, жившего в Галиче. Оскорбленный Мстислав галицкий «и вся земля Руская сташа на реки Почайне, и ту прииха к нему Олександр Попович…» Узнав о выступлении противников, Мстислав киевский вывел свою рать, а затем сказал воеводе Дрозду: «Еди, испытай, есть ли князь великий на реки Почайне». Воевода отказался: «Не иду, яз Дрозд потка (птица), а тамо есть Соловей». Ехать вызвался другой воевода — Волчий Хвост. Подъехав к реке Почайне, он вступил в бой с Александром Поповичем, но потерпел поражение. После этого Александр Попович, в котором легко узнать былинного Алешу Поповича, разбил в одиночку все полки киевского князя и вернул Мстиславу галицкому его вотчину.

Конфликт двух Мстиславов, вероятно, вымышлен, а фольклорное, скажу точнее — эпическое, происхождение «батальной» части рассказа не вызывает сомнений. Для нас, конечно, интереснее всего фраза «яз Дрозд потка, а тамо есть Соловей». Историк Б. М. Клосс, опубликовавший этот летописный фрагмент об Александре Поповиче, толкует слова воеводы как простое иносказание: «Дрозду-птице нечего равняться с соловьем». Здесь, однако, угадывается более сложный подтекст.

В самом деле, как метафорическому дрозду соответствует в реальном плане воевода Дрозд, так и соловью иносказания должен соответствовать кто-то из действующих лиц. Из сюжета следует, что это Александр Попович. Он находится «тамо», на Почайне, куда киевский князь посылает воевод, и именно его, как подтвердило вскоре поражение Волчьего Хвоста, имел все основания бояться Дрозд. Но почему Александр назван Соловьем? Ведь не в пении он превосходит противника (чем еще соловей лучше дрозда?), а в силе, боевитости. Для того же, чтобы выразить его воинское превосходство, используя символику птиц, куда лучше подошел бы другой метафорический образ — сокола, орла и т. п. И все-таки в иносказательном сравнении двух воинов был выбран отчего-то «певческий», а не «силовой»