Регенство Бирона. Осада Углича. Русский Икар [Константин Петрович Масальский] (fb2) читать постранично, страница - 80

выплывет, то Анюта твоя.

– Ну то-то же! Только вот что: Емельян-то Архипыч выслужился в капралы. Если по его челобитию переведут тебя дьячком в дворцовую церковь, то что ты станешь делать?

– Тогда дочку за него отдам.

– Правильно! А если мой кораблик нырнет да и выплывет, тогда за меня отдашь?

– Ну, конечно.

– Помилуй, Савва Потапыч, да разве можно одну невесту вдруг за двоих замуж отдать?

– Да будто твой кораблик-то и выплывет, этого быть не может!

– Выплывет, сам увидишь!

– Пустое!

– Нет, не пустое! Берегись, Савва Потапыч, выплывет! Тогда ведь я на тебя царю челом ударю.

– Ах ты, Господи! – воскликнул пономарь, испугавшись. – Чем же я виноват?

– А для чего ты двоим вдруг слово дал? Разве добрые люди так делают? Я кораблик свой завтра же покажу царю. Уж я от тебя не отстану. Моли Бога, чтоб Емельян Архипыч раздумал жениться, а если нет, то попадешь ты между двух огней. Батюшка-царь любит правду и с тобой не пошутит.

– Не сгуби меня, Филимон Пантелеич, что тебе в этом проку?

– Нет, не уговоришь меня! Прощай! Пойду снаряжать свой кораблик.

Бедный пономарь был в отчаянии и скорым шагом пошел с дочерью на постоялый двор.

«Наказание Божье! – бормотал он про себя. – Ой уж эти дочки! Нет жениха – плохо, а как много их – так еще хуже! Беда, да и только!»

На другой день утром совершен был благодарственный молебен в Успенском соборе. По окончании молебна царь вышел из церкви в сопровождении генералов, бояр и других знатных государственных чиновников и остановился с ними перед раскинутым шатром посредине площади, на которой стояли войска, бывшие в Азовском походе. Все особенно отличившиеся храбростью поочередно подходили к монарху, и он дарил из собственных рук кого золотой медалью, кого серебряным кубком, кого кафтаном на собольем меху, кого деньгами.

Когда дошла очередь до Емельяна, то он приблизился к царю, стал перед ним на колени и начал просить его, чтобы вместо назначенной ему награды царь повелел пономаря села Стоянова перевести дьячком в дворцовую церковь.

– Что это значит? Встань! – воскликнул Петр, нахмурив брови. – Как зовут его? – спросил царь, обратясь к генералу Гордону, начальнику Бутырского полка.

– Это капрал Иванов, государь, – отвечал Гордон, – тот самый, который из солдат Семеновского полка был переведен в мой полк капралом за то, что зажег подкоп, подорвавший азовскую стену.

– А, это он!.. Что за странная просьба, Иванов? Подумал ли ты, о чем и кого просишь?

Емельян, зная любовь царя к правде, откровенно объяснил причину своей просьбы. Он не скрыл ничего и рассказал даже, как неудачная попытка летать по-журавлиному лишила его всего имущества и принудила вступить в солдаты.

Царь несколько раз улыбался, слушая рассказ воздухоплавателя.

– Кто же велел продать все твое имение? Неужели ты, князь? – спросил царь, обратясь к Троекурову, который с прочими боярами стоял близ монарха.

– Не я, государь, а окольничий Лихачев, который во время моей болезни правил Стрелецким приказом.

– А кто велел выдать из казны деньги на крылья?

– Тот же окольничий Лихачев. Блаженной памяти царь Иоанн Алексеевич^[13] повелел эти деньги не взыскивать.

– Зачем же их взыскали? Позвать сюда Лихачева.

Федот Ильич стоял позади бояр вместе с другими окольничими. Услышав повеление царя, он приблизился к нему и поклонился до земли.

– Послушай, ты, умная голова! – сказал гневно царь. – Как смел ты отпускать из казны самовольно деньги и потом их взыскивать против царского указа?

– Помилуй, великий государь! – воскликнул Федот Ильич, упав на колени.

– Много ли денег отпущено было из казны и сколько потом взыскано?

– Отпущено было восемнадцать рублей, да своих денег дал я пять рублей на вторые крылья, взыскано же было с челобитчика двадцать. Видя его бедность, я поступился ему своими собственными тремя рублями. Помилуй, великий государь!

– Только для сегодняшнего торжества я тебя прощаю. Осмелься у меня впредь бестолково выдавать казенные деньги и бестолково взыскивать! Эти деньи, собираемые с народа, должны быть не иначе употребляемы, как на пользу государства. В жаловании за мою службу я волен, а в этих деньгах должен я буду некогда отчет дать Богу!^[14] Помни это! Встань!.. За вину твою, однако ж, заплати Иванову сорок рублей.

Федот Ильич, услышав приговор царя, едва мог встать с земли. И невзысканные три рубля долго его мучили как упрек совести за важное преступление. Необходимость же заплатить сорок рублей ужаснула его больше, чем сабля, которую бы подняли, чтобы отрубить ему руку. Он немедленно отправился домой за деньгами и в тот же день вручил их Емельяну с таким отчаянием, как будто расставался с жизнью. С тех пор выходил он каждый раз из себя, если кто-нибудь при нем случайно или с намерением начинал говорить о журавлях или их полете.

В то самое время, как Федот Ильич удалился, кораблестроитель Филимон, каким-то образом протеснясь сквозь толпу, упал