ДЕТСКАЯ БИБЛИОТЕКА. Том 52 [Самуил Ефимович Полетаев Миримский] (fb2) читать постранично, страница - 48

И Николай отпустил его, и оба они сели, пылающие и растрепанные, и закурили, и с передышками заговорили по-казахски.

— Ты, пап, как его — приемчиком?

Отец кивнул.

Когда все сидели за дастарханом, ели и пили, Гришка нет-нет да и поглядывал на отца, словно видел его впервые. Лицо отца, худощавое и доброе, теперь казалось исполненным тихой и решительной силы.

Сидели допоздна. За стеной послышалось блеяние овец. В юрту вошел мальчик, мрачно оглядел всех и присел. То был сын Баукена — Аскар. Ни на кого не глядя, он принялся за еду. Баукен что-то громко сказал ему, тот поднял голову, невнятно сказал «здрась» и, снова опустив глаза, достал с подноса кость. Губы и щеки его, синие от холода, заблестели от жира. От его угловатого, резкого лица, от раскосых, глубоко запавших глаз исходила угроза. Он с яростью грыз кость, оглядывал ее снизу и сверху, вертел ее и так и этак, непонятно что высасывая.

Аскар ел долго. Узкой красной рукой тянулся к подносу, сгребал к мясу кусочки теста и отправлял все это в рот быстро и ловко. У Гришки так не получалось — ел он, беря мясо и тесто отдельно, а поднося ко рту, отставлял локоть в сторону, чтобы не закапаться жиром.

Наевшись, Аскар расстегнул ворот. Теперь он с интересом смотрел на Гришку, желая свести с ним знакомство. Он похлопал себя по губам и кивнул на выход: не выйти ли покурить, дескать? Но вдруг Баукен яростно рыкнул на него. Аскар сразу сник, потупил глаза, достал из-под кошмы книжку — это был учебник русского языка, — развернул и стал бубнить про себя падежи, раскачиваясь, как мулла на молитве. Видно, тяжело учить после ужина, да еще при гостях. Но Баукен, разговаривая с Николаем, не раз сердито поглядывал на сына, и тот все ниже склонял голову к учебнику и еще сильнее раскачивался, затверживая правила трудного для него языка. Николай поглядывал на Гришку: «Видал, дескать? Учится! Не то что некоторые…»

Потом Баукен и Николай затеяли новое развлечение. Баукен снял со стены длинную домру, настроил ее и стал напевать. Николай сложил руки на груди и внимательно слушал. Голос Баукена выделывал разные рулады: то словно бы гудел в глубоком ущелье, переходя на шепот, то резко взмывал вверх и становился тоненьким, как у девочки. Непонятно, как из такого кряжистого тела исходил тоненький девичий писк. И вдруг снова с заоблачной высоты голос падал вниз и рокотал, задыхаясь в шепоте. Все слушали его с величайшим вниманием и улыбались; даже старуха — мать Баукена, хлопотавшая за юртой, — застыла в дверях. Только Аскар обиженно бубнил над учебником и усердно раскачивался, будто ему наплевать на все, что здесь происходило. Молодая хозяйка ласково глядела то на Баукена, то на гостя; глаза у нее стали большие и веселые от нетерпеливого ожидания. Гришка понял, что песня имеет отношение к отцу, но какое, не знал. Он толкнул Аскара — смотри, потеха какая, но тот отодвинулся, продолжая шевелить губами.

Песня несомненно была об отце, потому что слышалось в ней знакомое слово «Каляй». Подняв голос до самой высокой высоты, Баукен вдруг бессильно замолк, вытер лоб и передал домру Николаю. Наступила тишина. Даже Аскар оторвался от учебника и взглянул на Николая: примет ли вызов? Николай не вернул домру обратно, не признал своего поражения. Нет, он закусил губу и стал тренькать на домре, как на балалайке. Сыграл куплет, потом голосом, неслыханным и диким, высоко взбросил непонятные слова и зачастил скороговоркой, поглядывая на Баукена и на его жену. И все, кто был в юрте, даже старуха, застывшая в дверях, рассмеялись. А жена Баукена покраснела.

После некоторой передышки, тренькая на домре, Николай снова сосредоточился, глядя куда-то вбок. Все уставились на него. Аскар уткнулся в учебник, но по вздернутым плечам его видно было, что и он прислушивается. Николай прокашлялся и вдруг заголосил козлом, долго тянул блеющим голосом. Гришка даже рукой замахал — хватит! — и тот, сделав вдох, зачастил скороговоркой. И все снова прыснули от смеха, и жена Баукена хохотала громче всех. И Гришке было понятно, что все теперь смеются над Баукеном. А Баукен, присев на корточки, поднял свое крупное лицо, ехидно глядел на Николая и поглаживал пальцами свой узенькие усы…

Гришка долго не мог заснуть. Мужчины лежали рядом, курили и тихо говорили, мешая казахские слова с русскими. И хотя все это было неинтересно — о каких-то общих знакомых из райпотребсоюза, все же Гришка прислушивался и не спал. Кашляли овцы за стеной, лаяли собаки, сопели ребята, и не спал только Аскар: сидел возле лампы, пристроенной на железной печурке, обтирал кончик авторучки о рукав пиджака и переписывал в тетрадь примеры из книги. Бедняга провалился недавно в сельскохозяйственном училище, отец забрал его к себе и сам следил за его подготовкой. Сыну была хорошо знакома безжалостная крепость отцовской камчи. Так Гришка и не видел, когда тот лег спать.

Под утро пошел дождь, он шелестел по кошме, затихал, потом снова начинал шелестеть. Гришка открыл глаза. В юрту бил резкий