Дуэли Александра Гамильтона [Игорь Маркович Ефимов] (fb2) читать постранично, страница - 2


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

быть, именно поэтому он с подозрением относится к делегатам от южных штатов, а заодно и ко всему Конгрессу.

Председатель исполнительного комитета штата Пенсильвания встретил двух конгрессменов приветливо, вышел из-за стола, пожал руки. На худощавом лице чуть прищуренные глаза поблескивали, как два фонарика, готовые с пытливым любопытством осветить любое вторжение окружающего мира.

— Сэр, Конгресс Соединенных Штатов уполномочил нас обратиться к вам с просьбой о помощи, — сказал Гамильтон. — Мы срочно нуждаемся в военной защите. Прошу вас вызвать полк милиции и приказать ему разогнать толпу на площади.

Дикинсон удивленно поднял брови, развел руками.

— Насколько я могу судить, эти люди не совершили пока никаких насильственных или противозаконных действий. Они явились к избранным ими органам власти, чтобы предъявить справедливые требования. Исполнительный комитет Пенсильвании ознакомился с их петицией и постановил удовлетворить многие пункты ее, касающиеся нашего штата. На мой взгляд, это и есть осуществление народных прав, ради которых была произведена американская революция.

— Мистер Дикинсон, американская революция еще далека от завершения. До тех пор пока Континентальный конгресс лишен права собирать федеральные налоги в общенациональную казну, он останется беспомощной игрушкой в руках отдельных штатов и любой толпы, готовой применить насилие и шантаж. Так как армия генерала Вашингтона находится в двухстах милях отсюда, обязанность защищать Конгресс ложится на штат Пенсильвания.

— Совершенно согласен с вами. И если бы к Филадельфии подступали полки британцев или гессенцев, уверяю вас, вся милиция была бы немедленно вызвана по тревоге, в полном вооружении. Однако в настоящий момент для такой радикальной меры нет достаточных оснований.

— Сэр, — сказал Мэдисон, — эти люди уже разграбили несколько винных лавок. Алкогольный туман делает поведение толпы непредсказуемым. Они вооружены и разгневаны. Сдержать их может только вид превосходящей военной силы, полной решимости противостоять им.

— Мистер Мэдисон, за семь лет войны были убиты и ранены десятки тысяч. Я скорее подам в отставку, чем допущу, чтобы по моей вине хоть одна капля американской крови упала на эту площадь.

— Сэр. Мистер Дикинсон. — Гамильтон изо всех сил стрался не пропустить нотки гнева в свой голос. — Семь лет назад, когда американская кровь уже пролилась в Лексингтоне и Конкорде, вы примкнули к тем, кто взывал к королю о мире. Не думаете ли вы, что твердая и единодушная позиция всех американских патриотов в тот момент могла бы показать Вестминстеру решимость американцев и предотвратить эту ужасную войну?

— Мистер Гамильтон, никто из нас не обладает даром прозрения. Все, что может делать честный политический лидер, — поступать по велению совести. Она руководила моими поступками тогда, руководит и сегодня. Память пенсильванцев не короче вашей. Они помнят, как я вел себя тогда, и тем не менее избрали меня на высший пост в своем штате. Другого свидетельства моей правоты мне не нужно.

— Но разве вы не видите, какой опасный прецедент создадут сегодняшние события? Недовольство в армии бурлит. Ветераны увидят, что уплаты просроченного жалованья можно добиться мятежом. Армейские бунты — самые кровавые смуты в мировой истории.

Теперь спорившие стояли лицом к лицу и сверлили взглядом друг друга. Мэдисон шагнул вперед, стал между ними.

— Сэр, Конгресс уполномочил нас известить вас, что он считает происходящее недопустимым и оскорбительным умалением своей власти и авторитета. Если ему не будет предоставлена достаточная охрана, он может проголосовать за переезд из Филадельфии в другой город и другой штат. Мы хотим, чтобы, принимая решение, вы учитывали такую возможность.

На этом переговоры закончились, и посланцы Конгресса удалились.

Уже смеркалось, когда Гамильтон вернулся в дом меховщика Кларксона, где он снимал квартиру. Габриэль Редвуд теперь был зятем владельца дома, прелестная Сьюзен уже родила ему ребенка, но всем своим видом и поведением он старался показать, что в отношениях «командир и подчиненный» ничего не изменилось. Уговаривая Гамильтона поселиться в доме меховщика, Габриэль уверял его, что вся семья отнесется к нему с дружеским доброжелательством. То, что квартирант не является квакером, то, что он участвовал в сражениях и проливал чужую кровь, было в их глазах не виной, а бедой, которую можно и нужно исправить.

— По нашим убеждениям, — объяснял Габриэль, — главное — не вероисповедание человека, а внутренний свет в его душе. Если этот свет есть, он рано или поздно присоединится к нашему сообществу. И я заверил всех своих домашних, что за пять лет совместных походов свет вашей души озарял меня много, много раз.

За полгода жизни в Филадельфии Гамильтону довелось не раз беседовать с меховщиком Кларксоном о верованиях квакеров, или «друзей», как они предпочитали называть себя. Да, они следуют