Жизнь — копейка [Эмилио Сальгари] (fb2) читать постранично, страница - 2


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Адена пришлось предварительно выбить в камне специальное ложе, образовав подобие тех кадок, в которых мы держим комнатные растения. И каждое дерево приходится заботливо поливать по нескольку раз в день, оберегать всяческим образом. И тем не менее, несмотря на тщательнейший и умелый уход, эти привозные деревья, эти растения не выдерживают климата Адена и погибают в кратчайший срок. Но англичане упрямы, они привозят все новые и новые деревья и заменяют ими погибшие.

Помню, в дни моего пребывания в Адене какой-то шутник предлагал местной администрации самым серьезным образом, во избежание дальнейших безумных трат на явно бесполезную борьбу с климатом, заказать в Германии определенное количество деревьев разных видов из жести и каучука.

И в издаваемой в Адене, выходящей раз в неделю — конечно, по воскресеньям — крошечной газетке на английском языке пресерьезно обсуждался этот вопрос. Все культурное население разбилось на две партии: «за каучук» и «против каучука». И, если не ошибаюсь, из-за столь серьезного вопроса произошло несколько потасовок между «каучукистами» и «антикаучукистами».

Для нас, пассажиров и команды застрявшей в Адене «Флоренции», едва ли не единственным развлечением, которому мы предавались особенно усердно на второй день пребывания в Адене, было купание в море, около парохода.

Пока находишься в воде, чувствуешь себя сносно. Вышел из воды, ступил на палубу — моментально тело высыхает, становится душно, легкие, кажется, теряют способность дышать, и тебя опять невольно тянет в воду.

И опять, не трудясь даже сбросить с себя и без того упрощенную донельзя одежду, бултыхаешься прямо с борта судна в море, и опять стараешься как можно дольше оттянуть момент возвращения на накаленную, кажется готовую вспыхнуть от жары палубу.

Это было незадолго до полудня.

Я купался около парохода, и вместе со мной болтались в воде наши матросы и пассажиры.

И вдруг откуда-то с близстоящего судна до нашего слуха донесся зычный крик:

— Акула! Акула!

Буквально в мгновение ока от многочисленных купающихся не осталось и следа. Инстинкт самосохранения силен даже у самых смелых людей, а страх, внушаемый моряку акулами, так велик, что заставляет каждого забывать обо всем и думать только о том, как бы поскорее оказаться в безопасном месте, подальше от «морского тигра».

В тот момент, когда я услышал предостерегающий крик, несколько человек экипажа «Флоренция», в том числе какой-то толстяк-пассажир и наш пароходный механик, прозванный нами «мистером Километром» за свой гигантский рост и невероятную худобу, находились метрах в сорока от борта «Флоренции». Я держался около «мистера Километра» и толстяка. И мы все трое, охваченные паническим ужасом, поплыли к пароходу, соперничая друг с другом в скорости. И у всех нас были искаженные страхом лица, и все мы, должно быть, представляли картину полной растерянности.

По дороге к «Флоренции» нам пришлось проплыть мимо небольшого арабского парусного судна. Экипаж последнего находился на палубе, и когда мы наперегонки мчались к пароходу, барахтаясь изо всех сил, крича, чтобы нам подали «концы», то есть канаты, с палубы араба грянул хохот. И какой, если бы вы знали!

Черномазые матросы арабского судна буквально катались по палубе, заливаясь веселым смехом. И в свою очередь кричали нам:

— Акула! Акула! Скорее! Скорее!

И при этом показывали в разные стороны, как будто на рейде показалась не одна акула, а целая сотня морских хищниц.

В этом «милом» занятии, в насмешках над нами, в издевательстве над нашим страхом перед акулами особенно усердствовал один гигант-негр. Его черная, словно ваксой начищенная физиономия буквально сияла от удовольствия, рот растягивался до ушей, глаза закатывались как при припадке эпилепсии, показывая зубы такой белизны и крепости, что им и акула могла бы позавидовать.

— Акула! Акула! — визжал негр, хохоча до слез.

Вполне понятно, что, оказавшись в безопасности на палубе «Флоренции», оправившись от испуга, мы принялись ругать издевавшихся над нами арабов и негров, показывать им кулаки.

А те продолжали кричать:

— Вва! Вва! Акула, муссью! Акула! Вва!

Но скоро крики смолкли, ибо у всех нашлось другое занятие: смотреть на чудовище, вызвавшее весь этот переполох.

Да, нечего сказать, это была рыбина!

В то утро на море царил полный штиль. Вода была чиста и прозрачна, и на неглубоких местах отлично виднелся весь рельеф дна, все отмели, ползучие морские растения. И в этой прозрачной воде мы видели огромное бревнообразное тело акулы, медленно плававшей среди судов, иногда всплывая на поверхность, показывая тупорылую голову и темные плавники.

Заглядевшись на «морского тигра», мы не заметили, как арабское судно спустило на воду одну из своих грязных лодок. Лодка эта подплыла к борту «Флоренции», и один из сидевших в ней людей с ловкостью обезьяны вскарабкался по свисавшему с борта канату к нам на палубу и оказался среди нас.

— Муссью! Мейн херр„ Мистер! — кричал он,