Сердце матери (СИ) [Анатолий Даровский Kleshnya] (fb2) читать постранично, страница - 17

class="book">Убегать не хотелось. Убегать, оставлять его здесь, одного, на произвол судьбы, рядом с жутким существом, которое убило его мать. С другой стороны… что она может сделать? Даже увидеть эту тварь не может!

Вдруг и вправду лучше уйти?

Её толкнули в спину ещё раз, уже более настойчиво, и Оля решилась. Набрала полную грудь воздуха — и ринулась в тёмный проход.

Темнота коридора облепила тело, закутала в себя, как в шаль. Она вслепую выскочила в коридор, нашарила вешалку, на ощупь попыталась найти куртку. Наугад ткнула рукой туда, где должна была торчать дверная ручка. Почти повернула ключ в замке.

Ещё немного — и Оля уйдёт, и ноги её здесь больше не будет. И всё. Что случится с Женькой, будет знать только он сам да неведомая тварь, что похищает чужие тела.

Где-то на кухне наверняка валялось тело той, что когда-то была Мариной. Пустая, безжизненная оболочка, настоящая душа которой умерла девять лет назад.

У Оли защипало в глазах. Это несправедливо! Всё не может закончиться вот так! Пускай «Сердце матери» провалилось, но ведь должен же быть ещё какой-то способ… такой, чтобы никто больше не умер. Кроме чудовища.

И тут до неё донёсся голос Женьки — ровный и уверенный, как всегда, но одновременно звенящий натянутой струной. Совсем не такой, каким Оля его слышала, когда он рассказывал о матери.

— Эй, ты. Думаешь, победила? А вот хрен тебе.

Оля замерла у самой двери. Ей не хватило какой-то жалкой секунды, чтобы выйти: темноту взрезал ослепительный белый луч света. Луч, направленный в потолок. Теперь она увидела: Женька стоял в проходе и держал в вытянутой руке фонарик.

Тот самый. Маленький, детский. Он что, всё это время таскал его в кармане?

— Зайки-зайки, баю-бай, да? — продолжил одноклассник. — Так она, кажется, тогда сказала? Думаешь, я не помню? Я всё помню. А ты, — он шагнул вперёд, — сегодня умрёшь.

У Оли мурашки пошли по коже. Она сама уже не понимала, кто из них выглядел страшнее: невидимое чудовище или вполне видимый Женька, которому, судя по виду, было больше нечего терять.

А значит — нечего бояться. А значит…

— Знаешь, я раньше никогда такого не делал, — продолжил он тем временем, всё так же буравя лучом света невидимку. Оля тихонько отползла в угол, подальше от луча: не хватало только попасться на глаза в такой момент.

Она больше не хотела уходить. Она больше не хотела не знать правды. Женька выглядел так, будто вполне справляется, но, если ему вдруг понадобится её помощь — она будет здесь.

— Но всё однажды бывает в первый раз, да? Я читал у неё: если человек не боится, у него есть шанс. Шанс не просто уйти, а победить. А я тебя больше не боюсь. Просто ненавижу. Всей душой.

Это он о материнском дневнике, поняла Оля. Она там таких записей не видела. Ещё один секрет, который Женька, как всегда, предпочёл скрыть? Да какой там секрет: пока оно было его матерью, он не мог оставаться спокойным. А значит, это не сработало бы.

То ли дело теперь, когда оно даже близко не похоже на его мать. Вот только…

Так ли он уверен в себе, как думает?

Оля смотрела как заворожённая. Вот Женька вскидывает руку с фонариком ещё выше, будто преследует убегающее существо. Вот делает шаг вперёд, наступает — атакует, теснит тварь подальше от себя. В дальний угол. В темноту. В небытие.

Она уже почти поверила, что ему удастся, когда луч фонарика мигнул и погас, и на коридор снова обрушилась темнота. А в темноте — она услышала это собственными ушами! — раздалось злобное шипение, точно кто-то наступил на хвост коту.

— Батарейка! Да твою мать… — бессильно выругался сбоку невидимый Женька. Похоже, он всё ещё стоял в коридоре — но теперь уже в темноте, безоружный, на территории невидимой твари, и о победе не могло идти и речи.

Оля изо всех сил напрягла глаза. Прислушалась к шорохам и шепоткам, что раздавались из другого угла. Вспомнила все странные скрипы из шкафа, неясные тени, что порой пробегают по потолку над кроватью. Вспомнила, как порой замирает отражение в зеркале. Как дети на детской площадке иногда смотрят волком, будто они — и не дети совсем. Как надтреснуто улыбаются зловещие бабульки в электричках и как заманчиво порой выглядит край платформы, будто кто-то невидимый зовёт: прыгни, прыгни.

Пускай это опасно. Пускай она не сможет вернуть всё назад. Пускай ей всю жизнь придётся делать вид, будто ничего не происходит, как Женьке и его матери — сейчас Оля хотела видеть. Видеть не только смутные, расплывчатые силуэты, что мелькали в коридорах закольцованного дома — а всё и всех. Всех до единого, даже тех, кто скрывается от посторонних глаз.

Потому что иначе было нельзя. Потому что только так она могла ему помочь.

И Оля увидела. Увидела — и ринулась вперёд, в