Гунны [А А Умиралиев Ильхан] (fb2) читать постранично, страница - 3


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Причем попал во всех смыслах. Попал потому, что надо кого-то убить, а я не хотел никого убивать. Попал потому, что, скорее всего, меня скоро самого грохнут, судя по тому сражению. Мы — да, пришло осознание того, что теперь «мы» это, те кто находится внутри крепости, то есть осажденные — проигрываем. Враги уже сожгли как минимум одну стену обороны, а «главнокомандующий» обороной, судя по всему, вот он, лежит при смерти. Самое главное, я понял, что попал куда-то не туда, где «по науке» я должен находиться в 2018 году. И, опять-таки, попал я в прошлое, во времена гуннов. Но как? Сейчас это не самое главное, решил я, потом можно будет разобраться. Сейчас самое главное выжить, а для этого сначала надо узнать, где это я, кто я и что вообще вокруг происходит.

То, что я уже вождь гуннов понятно. Ужас назвал меня вождем, старушка после того как мне отдали подвеску, кстати, она была из чистого золота и, видимо, является атрибутикой царской власти, назвала великим ханом. Нужно в первую очередь выяснить, где я нахожусь географически, что эта за битва, примерно какой год, немного больше о себе, то есть о бывшем владельце этого тела и все это нужно узнать по-тихому, а то еще заподозрят неладное, ну и прирежут потом, так, на всякий случай. А после «отплясывать» по обстоятельствам.

Я вышел снова на площадь. Передо мной в метрах трех от меня изогнутым полукругом стояли воины, среди которых было немало женщин. Все их взгляды были обращены ко мне. Впереди всех стоял Ужас. Он, увидев золотую цепь с подвеской волка в моих руках, подошел ко мне, вскинув вверх мою руку, стал выкрикивать:

— Богра хан! Богра хан! Богра хан! — за ним начали повторять все присутствующие в сотни или даже тысячи голосов, причем кричали даже со стен.

И я… А что я? Я упал в обморок. А что? Для меня это в данной ситуации было лучше всего. Ведь по всем известным мне правилам я должен был выступить с речью перед «электоратом». А что я мог бы сказать им? Что мы всех победим и всех убьем, а потом? Короче, с отключкой мне повезло. Сам бы я не смог так сыграть, даже если бы и додумался до этого.

Очнулся я в комнате, в проемы все тех же, к моему разочарованию, бойниц на мое лицо ярко светило солнце. Под бойницами, прислонившись к стене, сидел Ужас и накладывал перья на стрелы. Перед ним лежали две большие кучи, одна с наложенными на стрелы перьями, другая без.

— Что, очнулся? — сказал он, — ты, что там выдумал? Перед всеми сознание потерял. Ладно, не переживай. Я сослался на твою рану на голове, сказал, что много крови потерял. Хотя какая это рана, так, царапина, — бросил он раздраженно.

Я так не считал, голова продолжала болеть, хотя намного меньше. Я сел, оглянулся и обнаружил, что нахожусь в небольшой комнате без мебели, хотя на стенах между бойницами висели цветные гобелены с изображениями птиц и цветов. У стены стоял сундук, на котором аккуратно была сложена какая-то одежда и поставлен остроконечный шлем. Но тут, рядом с сундуком, увидел овальный кусок начищенного красного металла. Да это зеркало! От удивления я на четвереньках, быстро перебирая ногами и руками, пополз к нему, не обращая внимания на Ужаса, который озадачено начал наблюдать за мной, отложив незаконченную стрелу.

В зеркале, увидел немного искривлённое отражение подростка, лет тринадцати-четырнадцати, со слегка раскосыми, но большими и удивленными голубыми глазами. Прямой, некрупный нос и полные губы четко выделялись на загорелом и худощавом лице. Голова была обмотана синей шелковой тканью. Я начал трогать свое лицо, нос губы. «Да, это я», — убедился я, после того как отражение сделало тоже самое.

— Богра, ты же не с верблюда на голову упал, а так, стрела ханьца застряла у тебя в шлеме, — засмеялся Ужас, — ведешь себя, будто девоной[1] стал.

Я обернулся к нему. Он взял небольшой бурдюк и начал пить из него большими глотками.

— Ты кто? — спросил я.

От неожиданности Ужас прыснул белой жидкостью, капли которого почти долетели до меня, и он сильно закашлялся. В комнате запахло кумысом. Я действительно не знал, что делать и, спросив его, пошел ва-банк. Надежда, что не прогадаю, была, ведь он единственный человек, который все время после моего «попадания сюда» находился рядом, первый признал меня ханом, при этом свободно фамильярничает со мной. Значит он близкий, или, в крайнем случае, очень доверенный мне человек. А мне нужно было срочно получить максимум информации обо всем.

— Не понял, — сказал он, откашлявшись.

— Я не помню, кто ты, не помню, что здесь происходит. Наверное, после ранения в голову я потерял память. Только ты не говори это никому, — закончил я.

Он смотрел на меня недоверчиво, но услышав последнюю фразу, впал в некоторый ступор. Позднее я понял, что именно это фраза заставила его осознать и тогда принять факт «потери памяти», а может даже спасла меня, ведь никому не нужен прямо перед битвой полоумный командующий. А сказав «не говори никому», я выразил сомнение не только в его надежности, верности