Анаис, или Черные игры с белыми духами [Ульяна Колесова] (fb2) читать постранично, страница - 5

совершенно невозможно. Теряя чувство реальности, я посмотрел на Анаис, и последние остатки рассудка утонули в черных дырах ее огромных зрачков. Не говоря ни слова, она схватила меня за руку, развела бедра и со стоном погрузила мои пальцы в горячее, сливочно-нежное…

В один миг все установки и условности моего мира исчезли, остались лишь основополагающие понятия: небо и земля, мужчина и женщина. Мы упали на черную в зеленых сполохах землю, и цвет тела Анаис слился с цветом земли. Женская плоть будто стала частью этой влажной, щедро родящей почвы, в которую я нетерпеливо и жадно врастал корнями…

— Это должно было произойти здесь. Нас соединила сама Эрзили^[6], а это значит, что теперь только смерть сможет нас разлучить.

Я слизнул каплю крови, блеснувшую в трещинке на губе Анаис. С того дня этой крошечной ранке так и не пришлось затянуться…

* * *

Сорвавшись с цепи, моя страсть не находила утоления. Каждый раз, глядя на мою маленькую любовницу, я находил новые черточки, оттенки, вызывавшие во мне очередной прилив.

При солнечном свете кожа Анаис выглядела будто отшлифованной до блеска. Когда девушка замирала, опершись локтями о балконный поручень, мне казалось, что она выточена из эбонита и инкрустирована белоснежной костью зубов, темно-лиловым аметистом губ.

В сумерках кожа ее становилась матовой и глубоко-фиолетовой, как ночное небо. Широко расставленные глаза тонули в бархате лица, и только глазные белки светились опрокинутыми полумесяцами.

Иногда, в моменты экстаза, меня посещало странное ощущение соития с потусторонней сущностью, с антиподом. Это было сближение двух полюсов, смешение белого и черного, ночи и дня. Почти противоестественное… но не вызывавшее неприятия. Напротив, это казалось единственно правильным, предначертанным, животворящим.

Анаис теперь жила у меня. Она будила меня запахом жареных бананов и манговых лепешек и убаюкивала ароматом своей кожи. Я учил ее танцевать свинг, а она меня — меренгу. Получалось неважно, каждый раз нам обоим недоставало терпения, чтобы довести начатый танец до конца. Движения наших тел быстро утрачивали гармонию с музыкой и начинали подчиняться более звучному и мощному мотиву.

Поздними вечерами я читал ей новеллы, а она сидела на диване в своей любимой птичьей позе, положив подбородок на колени и в задумчивости остановив взгляд.

— Её убьют? — могла вдруг спросить она в самом начале рассказа.

— Да нет же… Слушай и не перебивай.

Если история казалась ей скучной, Анаис начинала нетерпеливо ерзать и наматывать волосы на палец. Тогда я захлопывал книжку и принимался дразнить девчонку, подражая ее креольскому выговору.

Чаще всего она хохотала в ответ, заваливаясь на бок. Но порой рассмешить ее никак не удавалось. Когда ею овладевала меланхолия, она отстранялась от меня, словно погружаясь в невидимый аквариум. Я садился рядом и гладил ее по пружинистой шапке волос, находя запутавшиеся в их сложносочиненной паутине частички вселенной: травинку, крошечного жучка… Затем проводил пальцем по ложбинке на тонкой шее, по выступающему позвоночнику до спрятавшегося между твердыми ягодицами копчика…

Мы были такими разными, но, как ни странно, мне не было с ней скучно. Необремененная эрудицией, Анаис тем не менее вовсе не была глупышкой, она умела глубоко чувствовать, обладала хорошей интуицией и пусть наивной, но вполне сформированной жизненной философией.

Непосредственность ее не переставала меня удивлять. Читая или рассказывая ей что-нибудь, я никогда заранее не мог предположить, какой будет ее реакция. Загадочное сердечко Анаис откликалось порой на самые неожиданные вещи, к другим же оставалось равнодушным.

Помню, ее совершенно не тронули душещипательные рассказы Цвейга и горячо любимый мною роман «Прощай, оружие», зато недавно вышедшую повесть о рыбаке Сантьяго^[7] и откровения чувствительного американского юноши Холдена^[8] Анаис слушала с неподдельным интересом. История Маленького принца и вовсе заставила ее разрыдаться.

— Почему ты плачешь? Не так уж тут всё трагично.

— Настанет день, когда ты тоже исчезнешь, улетишь в свою холодную как звезды страну…

— Я заберу тебя с собой, — ответил я, отлично понимая, что увезти с собой Анаис — то же самое, что увезти тропический дождь или пение местных птиц.

— Нет, ты уедешь один… У тебя будет жена, белая, как молоко.

Эти ее разговоры о нашем непременном расставании выводили меня из равновесия.

— Откуда тебе всё это известно?

— Ниоткуда, просто я так чувствую…

— Опять твои дурацкие гадания… Ты знаешь, я не верю в эту вашу чертовщину. Странная у вас религия, мрачная, непонятная. На какой стороне ваши боги, добра или зла?

— А на чьей стороне мы, люди?

— Не знаю, наверно, каждый на своей.

— Так не бывает. Это лоа^[9] — каждый на своей. Разве ты