Вещи [Алексей Андреевич Гравицкий] (fb2) читать постранично, страница - 3


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

колотилось, как ненормальное.

— Кто тут? — хрипло прошептал он.

— А кого ты тут видишь кроме меня?

— Я тебя не вижу.

— Да вот же я, прямо перед тобой.

— Где? — Валентину показалось, что он сходит с ума, хотя чувствовал он себя, как обычно, если не учитывать дикий страх.

— Милый, ты что совсем ничего не видишь? Ну тогда давай на ощупь.

Открытый ящик стенки с силой захлопнулся, хотя Валентин к нему не притронулся. Более того, захлопнувшись он отдавил Валентину пальцы. Валентин закричал, на крик прибежала Лена.

— Валя, что случилось?

Валентин беспомощно открывал и закрывал рот, его колотила дрожь, а ко всему жуткая боль пронзала пальцы.

Лена наконец увидела отдавленные пальцы:

— О господи, Валечка. Как тебя угораздило? Господи. Погоди, сейчас.


Лена умчалась на кухню за аптечкой, а Валентин снова услышал женский непоседливый голосок:

— Ну что, теперь ты меня видишь?

Валентин поднял глаза. Из стеклянной дверки посудного отделения стенки на него смотрело милое женское личико. Валентин судорожно развернулся, но в комнате по-прежнему никого не было. Валентин снова взглянул на отражение. Личико преобразилось в ехидной улыбке:

— Ну что, милый, чего пялишься? Нравлюсь?

Лена услышала грохот, стремглав бросилась в комнату. Когда она вбежала в комнату, Валентин валялся на полу без сознания.

3

В течении недели Валентин под любым предлогом избегал страшной комнаты. Лене он ничего не говорил, боялся, что примет за сумасшедшего. А может он действительно сошел с ума? Нет, не может быть.

Он стоял у окна и смотрел на маленький город, это всегда успокаивало его, но не теперь. Внутри него копошились страхи, что-то глодало и не уходило.

— Валя, я в магазин схожу.

Он оторвался от окна, вышел в коридор. Лена надевала сапоги.

— Погоди, я с тобой, — ему мучительно не хотелось оставаться в квартире одному.

— Лучше пока пельмени свари. Для того чтобы сварить пельмени обе руки не нужны. Кроме того, твои пальцы заживают, так что не сочти за труд, поставь водичку на плиту, а потом засыпь и вылови. Не так уж и трудно.

— Хорошо.

— Не грусти, я скоро вернусь.

Дверь за ней захлопнулась. Валентин остался один. Он отправился на кухню, достал кастрюлю.

— Валюха! — на этот раз голос был мужской.

Приятный мужской голос. Это что-то новое. Валентин дернулся, подскочил к крану, включил воду. Струя с шумом ударилась в дно кастрюли.

— Валюха! Иди, поговорим, — голос звучал из далека. Из дальней комнаты!

Валентин увеличил напор, вода зашумела сильнее.

— Милый, что ты там такое делаешь, что не можешь оторваться?

Кастрюля наполнилась, вода полилась через край.

— Валюха!

— Милый!

— Валентин Николаевич!

Валентин не хотел слышать ничего кроме шума воды, но голоса стремились переорать.

— Не слышит, — уже тише сообщил грубый бас.

Валентин прислушался, но голосов не услышал.

Он выключил воду, отлил излишек воды из кастрюли в раковину, вытер дно кастрюли и поставил ее на плиту. Прислушался. Тишина. ТИШИНА! Мать ее так.

Валентин, стараясь ступать неслышно, прокрался к двери страшной комнаты, прильнул к ней ухом. Все тоже — тишина. Какое-то нездоровое любопытство проснулось в нем. Он знал, что пожалеет, чувствовал это каким-то шестым чувством, но рука толкнула дверь.

Ничего не произошло. Валентин вошел в комнату. Ничего, тишина и покой. Он развернулся, вздрогнул. Дверь была закрыта. Раздался мерзкий козлиный смешок. Валентин с силой дернул дверь на себя, но она не поддалась. Он нервно повернулся, затравлено забегал глазами по комнате. Дружный хор ударил по ушам:

— Сюрпри-и-из!!!

Валентин заткнул уши руками, со всех сторон несся оглушительный хохот. Потом смех стих. Валентин разжал ладони, опустил руки.

— Милый, ты что не рад?

— А с чего ему радоваться? — приятный мужской голос звучал со стороны столика.

Валентин пригляделся, с полированной поверхности на него смотрело приятное моложавое лицо.

— А почему бы и не радоваться, — воспротивилась стенка.

— А чего радоваться, когда ты ему пальцы отдавила? Будь я на его месте, никогда бы тебе не простил.

— Правильно, — грубый бас со стороны дивана. — Валентин Николаевич, а помните, как вы нажрамшись на мне отсыпались? Все бока мне отдавили, епона мама!

— Не выражайтесь, дорогой диван. Манеры у вас, фи! — противный блеющий голос, дверь.

— Не тебе учить меня манерам, — грубо огрызнулся диван. — Я все-таки лет на пятнадцать тебя постарше. А что вы стоите, Валентин Николаевич, присаживайтесь.

— Спасибо, я п-постою, — пролепетал Валентин.

— Ага! — хриплый баритон со стороны кресла. — Что я тебе говорил? Старый скрипучий маразматик! Не фига было пружинам волю давать. А ты молодец, Валь. Помнишь обиду. Но в ногах правды нет, садись.

Кресло сдвинулось с привычного места, Валентин отступил, ломанулся к двери, задергал ручку. Дверь не поддавалась. Послышался