Последний сплав [Михаил Ефимович Зуев-Ордынец] (fb2) читать постранично, страница - 2


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

загогулинах ее улиц, освещенных редкими фонарями, лишь вякнет недужно дряхлый пес или стукнет калитка под неосторожной рукой. Заречье тоже притихло, лишь трескотня сторожевой колотушки долетала оттуда. Но Капралов не верил этой обманной тишине и безлюдью.

— Притаились. Ждут, — сказал он, ни к кому не обращаясь.

Тогда Матвей тоже встал, распрямив длинную волчью спину, расставив короткие ноги, и тоже поднялся на памятник. Одет он был в домотканный сермяжный армяк, на ногах — незашнурованные, с загнутыми носами австрийские ботинки, а на голове торчала нелепо сине-голубая студенческая фуражка. Лоцман сел на изгиб широкой якорной лапы и сказал горько:

— По десять, а то и все двенадцать тысяч пудов, бывало, на каждую коломенку грузили. Это как по-твоему, а? А в караване по полтысячи и более барок плыло. Если шибко грамотный, сосчитай, насколько это потянет! Одних бурлаков тысяч двадцать — тридцать на сплаве кормилось. Да-а, все было и все в Каму сплыло!

У подошвы Думной, на заводской ветке взвизгнул пронзительно паровоз. И Матвей сорвал с головы студенческую фуражку, ударил ее пропаще о землю, закричал отчаянно:

— А теперь конец тебе, лосман! И тебе и Чусовой конец! Сожрала вас чугунка проклятая!

— Не шаперься, лосман, — скучно сказал Капралов. — Надоел, говорю, ты всем со своей Чусовой. Прошло ваше время!

— «Не шаперься… Лосман!» — передразнивал насмешливо Матвей. — Ан, буду шапериться! Слушай-ко.

Матвей протянул руку куда-то в темноту, и, словно повинуясь его приказанию, из темноты прилетели чавканье и тарабары топоров.

— Слышишь? Коломенку в поход ладят. Станки заводские сплавлять будем. До Перми. От Колчака спасаемся. Вагонов, поди-ко, нехватило! Последний, чай, сплав будет на моем веку.

— Далеконько собрался, лосман! — сказал недобро Капралов.

— Далеко? Нищему деревня не крюк, — серьезно ответил Матвей. — Я ведь не даром. Большевички пять пудов ржи посулили, картуз вот дали и ботинки жиганские.

Он пошевелил загнутым носком ботинка и добавил:

— Но коли сапог не выдадут, не соглашусь барку вести! Вот те крест!

— Ты что же, за сапоги революции служишь? — спросил спокойно Капралов, а Матвей, не видя, знал, что густые брови литейщика стянулись к переносью. — Видали вы таких стервецов? Рабочий за новую жизнь борется, а он… А он с сапогами тут вертится! Ты что же, и для Колчака барку поведешь, ежели он тебя сапогами пожалует?

— А чего не вести? Кто накормит, на того и работать буду.

— А если тебе винтовку в руки дадут, кого стрелить будешь? Чего головой трясешь? Ни в тех, ни в сех отсидеться думаешь? Или…

Горячий выкрик литейщика оборвался. В Заречьи бухнул вдруг колокол, спугнув вечернюю тишину, и заколотился лихорадочной дрожью набата. А затем взмыла крутая вспышка заводского гудка.

— Тревога!.. Айда, лосман. Бежим!..

Капралов по-молодому спрыгнул с памятника на землю и побежал под гору, туда, где завод, как филин, смотрел горящими глазами окон.

А Матвей нашарил, не спеша, валявшуюся под ногами студенческую фуражку, с трудом напялил ее на голову и тоже начал спускаться с Думной. Но шел он не к заводу, исходившему тревожными гудками, а к Чусовой, бившей в тесные берега по-весеннему крутой и звонкой волной.

2. СЕКРЕТНЫЙ ЭШЕЛОН

Удар был неожидан и свиреп.

Белые ударили от железной дороги, нацелившись на Могильную. На темнозеленых английских шинелях колчаковцев были нашиты восьмиугольные раскольничьи кресты. Колчаковское командование знало, что среди шавдинцев много раскольников разных толков: часовенные, поморцы, липаки. Но «гамаюны» выбрали эти кресты прицелом для своих ружей. И только после упорного боя малообученные «гамаюны» оставили самодельные окопы и отступили в горы. В слободку они не вернулись, и в горах стало больше одним партизанским отрядом.

А Заречье весело готовилось к встрече долгожданных гостей. Зареченский поп, молодой смешливый отец Анисим, готовил крестный ход; владелец зареченской аптеки, господин Лейзе, готовился поднести победителям букет искусственных шелковых роз; зареченские дамы спешно утюжили бальные платья.

Торжественная встреча была отложена на три дня, когда фронт отодвинулся от Шавды на десятки километров, а на завод прибыл штаб бригады. Командир бригады, генерал-майор с царскими свитскими аксельбантами, проследовал в автомобиле прямо в Заречье, не остановившись в слободке. Он приложился к кресту и подошел под благословение отца Анисима. Затем принял букет шелковых роз от мадам Лейзе и приложился к ее ручке. Вместе с генералом, в одном с ним автомобиле, вернулся на завод бежавший от красных бывший директор завода мосье Лялайг.

Первым приказом генерала было — арестовать семьи рабочих и шахтеров, ушедших в горы, в партизаны. Сотню стариков, старух, детей заперли в бывшем полицейском участке. Партизаны ответили па это лихим налетом на Заречье. Целые сутки развевалось на зареченских заставах партизанское