У нас на дворе [Борис Маркович Раевский] (fb2) читать постранично, страница - 6

засмеялись.

— Считать причину неявки уважительной, — сказал подполковник.

Он развязал шпагат, отобрал из груды отсыревших пожелтевших бумаг восемь листков — некоторые были сложены, как аптечные порошки, — и развернул первый такой «порошок».

— Яков Чухлин, — объявил он, и все разом посмотрели на Туточку.

Подполковник прочитал записку. Мужчины заулыбались. Им, умудренным опытом, Туточкины планы сейчас казались уж чересчур наивными. Он хотел стать изобретателем. Непременно изобретателем. И тут же подробно излагал идею своего первого открытия: способа передачи мыслей на расстояние.

— Нет, Эдисон из меня не вышел, — улыбаясь, сообщил Туточка. — Пытался. Но… Видно, шарики плохо смазаны, — он похлопал своими длинными ресницами; казалось, даже ветер поднялся. — Однако все же кончать самоубийством не собираюсь. Работаю. Инженер-теплотехник. Жена, двое детей…

Записки были разные, и серьезные, и трепливые. В них удивительно ясно вырисовывался характер каждого. Скромный, сдержанный Сашка мечтал поступить в медицинский. Вот и все планы. А посмотри-ка! Стал уже подполковником, заведует отделением нейрохирургии, опубликовал восемь научных работ.

Задиристый, хвастливый Венька Горохов писал, что не позже, чем через пять лет, войдет в команду мастеров класса «А». Мужчины перемигнулись. Венька сегодня уже успел назвонить всем, что футбол — это так, чепуха, он давно забросил это баловство. Сейчас трудится за баранкой. А что?! Работенка не хуже других. И монет зашибает, пожалуй, больше некоторых кандидатов наук!

Потом стали читать «мечты» девчонок. Ну, те, конечно, не могли без фокусов. Первая же записка — без подписи.

«Хочу стать хорошей женой: пусть у меня будет умный, хоть и не очень красивый муж (но обязательно высокого роста!). И пусть будет трое детей. И все трое — сыновья. Не смейтесь! Честное слово, это не так уж глупо. А все остальное — приложится!»

Мужчины заулыбались. Туточка предложил выяснить фамилию анонима: посмотреть подписи на остальных записках и методом исключения… Но Венька-лирик запротестовал. Неблагородно! Не хочет известности — не надо! Все дружно поддержали его.

Инка писала: «Неважно, кем быть, важно — каким быть! У меня только одно желание: прожить жизнь честно, не мирясь ни с какой, даже самой маленькой подлостью».

И все сразу вспомнили эту крохотную, тоненькую девчушку. Когда она ввязывалась в спор, голос ее звенел от напряжения. Казалось, вот сейчас лопнет, как туго натянутая струна.

— А где сейчас Инка? — спросил подполковник. — Почему не приехала?

— Наверно, муж не пустил, — пошутил кто-то.

— Нет, Инку никакой муж не удержит, — тотчас откликнулся другой.

— Тут, ребята, дело похуже, — мрачно сказал Туточка. — Видел я Инку месяца два назад. Случайно. В Свердловске. Плохо с ней. Хворает. Одно легкое ей врачи начисто вырезали. Да и со вторым неладно…

Все притихли.

Инка, неунывающая, всегда куда-то спешащая Инка! Ее просто невозможно было представить себе неподвижной, прикованной к постели.

— Ах, не везет же ей! — огорчился Венька. — Ребята, я заеду к Инке. Мне возвращаться через Свердловск. Остановлюсь и зайду…

Развернули записку Алика.

«Только сильным покоряется мир, — писал он, — и я хочу быть сильным. Еще не знаю, какое поприще я изберу. Может, стану ученым-физиком, может писателем, может — полечу на Луну. Но я чувствую в себе силы, большие силы. И не хочу прозябать. Долой ложную скромность! Долой тихих, неприметных! Да здравствует смелость, риск, боевой задор!»

— Ай да Алька! — воскликнул кто-то.

— В своем репертуаре!

— Сверкает, как бриллиант из царской короны!

Подполковник положил записку. Сразу же перед его глазами встал Алька. Еще бы! Ведь шесть лет сидели за одной партой! Алька, милый Алька, душа класса, самый остроумный, самый даровитый из всей их компании.

Чего уж лукавить — будем смотреть правде в лицо. Не раз в мальчишеских поединках сталкивался ты, товарищ подполковник, с Алькой. И признайся честно: всегда ты бывал бит.

Вспомни-ка хоть лесной пожар…

Подполковник на миг прикрыл глаза, и тотчас память, словно фары автомашины ночью, вырвала из темноты как-то странно гудящий, озаренный далеким багровым сиянием лес.

Их, старших мальчишек, привезли сюда на грузовике из пионерлагеря. Разбудили ночью, тихо, чтоб не тревожить малышей и девочек; велели взять лопаты, топоры.

Это было так необычно, так таинственно, так интересно.

Ночь выдалась прохладная, и сперва в машине, то ли от холода, то ли от страха, у ребят зуб на зуб не попадал.

— Ничего, — шутил Алька, — скоро согреемся. На пожаре уж что-что, а не замерзнешь!

Глаза у Альки сверкали, и весь он был возбужден, словно перед боем.

Их везли долго лесным проселком. Все сильнее ел глаза дым, навстречу попадались мелькающие в лучах фар черные проплешины.