Пьяная ночь [Владимир Германович Тан-Богораз] (fb2) читать постранично, страница - 2
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
В чёрны карты играть, Козырями козырять, Прикозыривати.
Резались мы всё больше в винт, простой "классический", и с прикупом, с присыпкой, с пересадкой, с гвоздём и с эфиопом и с треугольником. По тысячной и по двадцатой, благо, платить доведётся разве на том свете угольками. 9 роберов, 18 роберов, даже 48 роберов, не вставая с места, пока в глазах зарябит, и дамы и короли станут казаться все на одно лицо. Читали мы запоем, устраивали спектакли, выдумывали "умственные" игры, не хуже новейшего клуба одиноких. Но больше всего мы любили зимние праздники с выпивкой, "с дымом пожаров", чтоб чертям тошно стало. Обольёшь душу спиртом -- и всякий сугроб по колено, а сугробы на Колыме бывают глубокие, в две печатных сажени, и то до земли не достанешь... -- Бинский, налей по одной, чтоб дома не журились...
Гей, пье Байда...
Бинский выпивает и встаёт. Глаза у него сделались большие, круглые, как у филина. Он ударяет с размаха кулаком о стол. Посуда звенит. -- Идём, -- кричит он неистовым голосом. -- Едем, летим... Во все эти годы каждый наш порыв, движение души постоянно переходит в движение тела. Как только захватит за живое -- и ноги уже не стоят, бежал бы, -- куда? -- всё равно, куда глаза глядят. Два раза мы принимались делать судно, чтоб спуститься до устья реки, а потом плыть в Ледовитое море. Хорошо, что это дело не дошло до конца. Быть бы нашим костям на дне морском, рядом с Андре и бароном Толем. И после того, зимою и летом, чуть кто выпьет, и душа разойдётся -- сейчас же садится в челнок или на лошадь верхом и несётся сломя голову, без дороги по дикому лесу и мёрзлой тундре. Промнётся, вернётся назад и опять ничего. Пьёт с другими как прежде. -- Едем, -- кричал Бинский. -- Сто чертей. Мы схватили шапки и вышли на двор, к собачьим навесам. Здесь были привязаны три упряжки, больше тридцати псов, каждый на отдельной цепи. Всякие тут были, -- чёрные, белые, пёстрые, умные и глупые, рядовые и передовые, моя любимая сука Игла и огромный серый вожак Бинского -- Комель. И все они вскочили с мест и стали рваться с визгом нам навстречу, ибо они застоялись на месте от праздничного безделья и по лицам нашим видели, что предстоит ночная радость, буйная скачка. Привычными руками на лютом морозе мы стали надевать упряжь и застёгивать псов в петли потяга. Шесть пар, десять пар. -- Подь, подь!.. Справа и слева мы вскочили ногою на полоз, держась рукой за дугу и налегая на тормоз, как подобает собачьему гонщику. -- Подь, подь! И по сигналу Бинского длинная свора вытягивается как змея, встаёт на дыбы и будто взлетает вверх. -- Ух, ух!.. Нарта вылетает из ворот, круто сворачивает вправо и катится по косогору вниз, почти через голову. Только в ушах свистит. Крепче держись, не то угодишь в сугроб или в прорубь!.. Мы выезжаем на льдистое лоно реки. Хорошо, что нас двое, справа и слева. Одному бы не сносить головы. -- Подь, подь!.. Ух, ух, ух!.. Упряжка так и стелется по затверделому снегу. Нет на свете езды быстрее. Ветер бьёт в лицо. Дыханье выходит из груди со свистом и мёрзнет и падает инеем вниз. Крупные редкие звёзды глядят с вышины таким холодным, колющим, ранящим взором, будто бросают на землю острые, светлые иглы. -- Холодно, звёзды?.. Комель, подь, подь!.. Фю-юить!.. Знакомый пронзительный свист. Кто это свистнул? Тьфу ты, да это Ирман. Он сидит в грядке на барском месте как будто начальник. И даже ноги протянул. -- Откуда ты взялся? Но он не отвечает и складывает снова губы и напрягает шею и весь как будто переходит в острый, почти невыносимый звук. Все двадцать собак отвечают воем. Упряжка обезумела. Мы мчимся как курьерский поезд. -- Ух, ух, ух, кусь, кусь, кусь!.. Трах!.. Нарта с разбега налетает на торчащую льдину и отскакивает в сторону. Мы с Бинским вспрыгиваем вверх как жонглёры и подсовываем палки. Одно усилие, и нарта перелетает через льдину и катится дальше. -- Ну, как ты... -- я обращаюсь к Ирману, но мой вопрос обрывается на полуслове. В грядке никого нет. Ирман исчез. Неведомо откуда взялся, неведомо куда девался. Или нам показалось... -- Подь, подь!.. На левом берегу мелькают искры над низкою трубой. Это заимка Шатунина. Мы проехали девять вёрст. Надо вернуться. -- О, нах, нах, лево, лево. О, домой, домой,
Последние комментарии
12 часов 26 минут назад
13 часов 1 минута назад
13 часов 54 минут назад
13 часов 59 минут назад
14 часов 11 минут назад
14 часов 24 минут назад