Дед Пихто [Владимир Александрович Киршин] (fb2) читать постранично, страница - 3


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Ты у меня в тот раз носки оставил. Приди, забери.

—    Ах они у тебя! Какая радость. Не зря я так сюда спешил.

—    Носки свои чуял, кубыть.

—    Я чуял положительные эмоции!

—    Они с тебя слетели, когда ты свой рокендрол Свете показывал.

—    Какой ещё рокендрол? Какая Света? — хохочет Калачов. — И вообще я не ношу носков — всё это буржуйские замашки.

И прочее такое.

Гостей было мало, можно было трепаться сколько влезет. Гостей было мало у Лопушана всегда: сложно пишет. Пишет, как слышит, а получается — для элиты. Он бы, может, и рад — ан нет, — ну и хорошо. Хорошо, когда в зале все свои. Хорошо, войдя в зал, махнуть рукой первому, на кого упадёт взгляд, подойти и плюхнуться рядом, не выбирая себе места — везде хорошо: мой зал. Моя раскладушка в моей норе. Мой Вальтер на моих скрипках играет мою любимую музыку. Хорошо.

Рядом оказался — Рыбка, посмотри! — настоящий кинорежиссёр Петя Денежкин. Мы с ним как-то раз гениальное кино снимали: он пригласил повеселиться, и как-то само получилось — кино. Увы, после вчерашнего Петя был заметно Безденежкин и сильно Хворо-бушкин. Дрожащие Петины колени упирались в спинку переднего ряда, руки блуждали, головы не было. Это — не голова.

—    Калачов, — произнёс желудком Петя. — Калачов.

—    Что, Петя, плохо?

—    Калачов.

Вот такой фон для счастья Калачова (Петя, прости), такой контраст, и музыка. Музыку он слышал какую-то свою (и ты, Валёк, прости), она не совпадала с «наружной», и развращённый попсою слух искал механические ритмы, мелодические блоки, не находил их и дробил, дробил вещество музыки, рылся, снова дробил, измельчал его в пыль, в пудру, пудра искрилась, пыль струилась, разливалась рекой, текла долинами, пели ветры и со звоном из пыли рождались цветы — конечно, прекрасные, потому что мы все их так ждали...

—    Калачов.

—    Я здесь, Петя.

—    Калачов, за мной!

Денежкин сунулся в проход и, не разгибаясь, помчался к дверям. Калачов нырнул за ним, удивляясь своей прыти и могуществу режиссёрской команды.

Влетев в буфет, Денежкин потребовал себе коньяку

— получив, выпил и резко окосел. При этом он стал уморительно похож на обкурившегося китайца.

Свежий, поющий внутренне Калачов смотрел на Петю с сожалением.

—    Калачов, — китайским голосом произнёс Денежкин. — Позвони мне завтра в пять. Можно в Потсдам на халяву съездить. Тебе. Фильм на фестиваль отвезти. Каласо.

Калачов расхохотался громким здоровым смехом:

—    Экий ты славный, Петя.

—    Я серьезно. Поезжай. Больше некому. Я в Питере должен быть. Каласо.

Калачов насторожился. Да нет, не может быть, враньё. На всякий случай понурился:

—    Да у меня и денег нет.

—    Там всё оплатят. Отсюда мы тебе дадим. Там получишь марками — привезёшь, отдашь. Ну, решайся. Считаю до трёх: раз...

—    Через Москву? — быстро спросил Калачов.

—    Естественно.

Всё, Калачов оглох и ослеп. Ударил колокол, изнутри по рёбрам, как по ступенькам, щекоча и муча, побежали бесенята, и ноги сами заторопились куда-то, и руки вспорхнули, и рот вытянулся в глупейшей улыбке, — но Калачов усмирил геройски все свои члены, собрал, построил их и вернулся в зал в полном составе. Сел в кресло, замер неподвижно и ещё глаза полуприкрыл, как меломан будто, но все его мышцы трепетали. В Москву! В Потсдам!

НАДО:

Сфотографироваться срочно.

Нет, сперва постричься.

Сходить заполнить анкету и сдать куда следует.

Позвонить в Москву Катюше.

Позвонить московской тётушке насчёт ночлега: к Катюше неудобно. Или удобно?

Позвонить в Потсдам — как и чего там.

И где он вообще находится? Говорят, возле Берлина. Как добираться?

Позвонить в Союз кинематографистов.

Позвонить Денежкину насчёт денег.

Купить билет до Москвы.

Купить билет до Берлина.

Позвонить в посольство насчёт пропуска в консульство насчёт визы в Германию насчёт кинофестиваля, майн готт.

Найти немецко-русский разговорник, я же языка не знаю ни хрена!

Найти зонтик.

Брюки красные, майка «Be active», майка зелёная, кур-тка-климбер, кроссовки вымыть с мылом, плавки, носки у Лопушана забрать, сувениров побольше.

Фильм и монтажный лист к нему.

Денег занять у Жукова, у чумички и где только возможно.

Не заболеть.

Союз писателей: адреса, пароли.

Отнять деньги у Деньжищина — негодяй, наобещал и смылся, нет его.

Или не звонить Катюше, а так — экспромтом?

Деньги! Деньги!

Сумка дор.

Сумка — йок. Нет сумки, нет денег, паспорт не готов, без паспорта билет не дают, Деньгович укатил на презентацию «высокой моды». Зачем мне эти головные боли? Мне что ли нужен этот Потс-извините-дам?

Так было хорошо ещё неделю назад. Ведь вот ехал в трамвае и подумал: конечно, это блаженство кончится — но как? Чтобы быть готовым — как? Может, думал, заболею. Может, пьяный гангстер иномаркой задавит. Может, в тюрьму посадят за что-нибудь. Так ведь нет — самое невероятное сатана подстроил: Москву