В целом средненько, я бы даже сказал скучная жвачка. ГГ отпрыск изгнанной мамки-целицельницы, у которого осталось куча влиятельных дедушек бабушек из великих семей. И вот он там и крутится вертится - зарабатывает себе репу среди дворянства. Особого негатива к нему нет. Сюжет логичен, мир проработан, герои выглядят живыми. Но тем не менее скучненько как то. Из 10 я бы поставил 5 баллов и рекомендовал почитать что то более энергичное.
Прочитал первую книгу и часть второй. Скукота, для меня ничего интересно. 90% текста - разбор интриг, написанных по детски. ГГ практически ничему не учится и непонятно, что хочет, так как вовсе не человек, а высший демон, всё что надо достаёт по "щучьему велению". Я лично вообще не понимаю, зачем высшему демону нужны люди и зачем им открывать свои тайны. Живётся ему лучше в нечеловеческом мире. С этой точки зрения весь сюжет - туповат от
подробнее ...
начала до конца, так как ГГ стремится всеми силами, что бы ему прищемили яйца и посадили в клетку. Глупостей в книге тоже выше крыши, так как писать не о чем. Например ГГ продаёт плохенький меч демонов, но который якобы лучше на порядок мечей людей, так как им можно убить демона и тут же не в первый раз покупает меч людей. Спрашивается на хрена ему нужны железки, не могущие убить демонов? Тут же рассказывается, что поисковики собирают демонический метал, так как из него можно изготовить оружие против демонов. Однако почему то самый сильный поисковый отряд вооружён простым железом, который в поединке с полудеманом не может поцарапать противника. В общем автор пишет полную чушь, лишь бы что ли бо писать, не заботясь о смысле написанного. Сплошная лапша и противоречия уже написанному.
началась эвакуация Петрозаводска, уехал на родину, в Шелтозерский район. В Беломорске смотрел его личный листок, заполнен со слов отца. Так там сказано: «Август 1941 года — завхоз Шелтозерской больницы, где и остался до прихода финнов». Почему? — отцу не известно… В графу «Последняя высшая должность» какой-то чудак сунул запись: «В финскую войну был в окружении и получил ранение в левую руку, рука не действует, хотя и не отнята»… Вот тебе Тучин. Что скажешь?
— А помолчу, — сказал Павел. — Время придет — скажу… за словом в карман слазаю. У меня там много слов, и все меткие, — Павел рассмеялся, ему, кажется, все было ясно, и лихая эта ясность встревожила Горбачева.
— Павел! — предупредил Горбачев, — у того порога, о котором ты говорил, с людьми придется заново знакомиться. Такой уж это порог. Словами без нужды бряцать не будем. А теперь приляг, я подежурю.
— Не хочется. Какой сон к чертям.
— Тогда расскажи что-нибудь. Как в госпиталь попал?
— На Свири было, — нехотя ответил Павел.
— Ты же калининский.
— Калининский, — Удальцов лег на спину, протянул к костру ногу в дырявом сапоге — подметку на азимуте потерял, автомат уложил поперек живота. Костер догорал, в чахнущем его свете едва виднелось лицо Горбачева.
— Семья у нас была — раз, два, три, четыре, пять, — вздохнул Павел. — А работников — раз, два. А тут брата в армию забрали. На границе служил, в Проскурове… Ну вот. Окончил я девять классов и махнул в отход — Свирь-II строить. Ох и нравилось мне это дело, признаюсь. На Свирь утром выбежишь, потянешься, — майка на груди трещит, здоров, что бульдозер…
Потом война началась. Далеко, как в Испании. Испугаться толком не успел. Брату завидовал: пойдет по Европе гулять! А тут — беженцы, маткин берег, батькин край! За Свирь бегут… Один мужичок, вологодский такой, из Ошты, тот так сказал: «За Свирь-то — не пройдут, мосты только поснимать…»
На стройке у нас истребительный батальон формировать стали. Побежал, записался — винтовку дали. Истребительный батальон номер 100. В Подпорожье по мишеням постреляли, упражнение номер два. Ну вот… А тут под Лодейным Полем финны прорвались, нас туда, на затычку… Из 90 человек только 25 отступили к станции Свирь… Окопались кое-как, у железнодорожного моста оборону заняли… И пошло! Трое суток головы не поднять. Подпорожье горело… Остервенел кто-то, в атаку побежал, мы за ним. Тут мне ногу осколком и прошило. 12 сентября дело было…
Когда же это в меня стреляли? — задумался Горбачев. — Тридцать первый год. Мосток у Погоста. Осень. Сентябрь, что ли? Нет, ледок на болоте был, верно: будто по парниковым рамам бежал. Не помню. Не попали потому что… А Павел помнит.
Горбачев впервые почувствовал, что рядом с ним не просто юнец с хмельной неосторожной силой, и к нему впервые за эти дни пришло спокойствие.
— …Полежал малость в Вознесенье, перевели в Петрозаводск. В здании университета лечили. Потом госпиталь эвакуировали в Медгору, — все с ленцой продолжал Павел, словно и говорил-то потому, что ночь скоротать надо. — Ну вот… слышу, ребята о выздоровительном батальоне толкуют. Встал, ногой подрыгал — дело швах. Нянька говорит: «Лежи, тяжелый, тебя в Сибирь повезут». «Какая, нянька, Сибирь!» Утром ребята в дверь, я — в окно. У Щукина, начальника штаба полка, встретились. Тот глянул, усмехнулся. Что, говорит, молодо-стреляно, в кружок кройки-шитья пришли? Марш к военкому! Дал нам записку и два часа сроку…
А в военкомате мне отказали. Твой год, говорят, не призывается. Хочешь, говорят, иди добровольцем, в лыжный батальон… Какой — лыжный, я пешком еле гребу.
Иду в райком комсомола, думаю, может, в партизанский отряд какой… А в райкоме Веня Зуев, секретарь, затурканный такой, хромай, говорит, выше, мы не формируем. Я — в ЦК партии. На Ивана Владимировича Власова попал, на зав. орготделом. Тот — свое: «Понимаю, сочувствую. А только партизанские отряды все ушли. Кстати, мне боевой завхоз нужен».
ЦК готовился в Беломорск переезжать. Туда меня и направили — хозяйство заводить. Ну вот… До декабря заводил хозяйство. Потом включили в бригаду лыжников-инструкторов. Два месяца в калевальских частях украинцев учил. Только вернулся, Иван Владимирович вызывает. То да се. А потом и выложил: «В партизаны, помню, рвался. А вот как смотришь на такое предложение — в тылу врага поработать? Подумай, не торопись…» Стою, для вежливости думаю. Думаю, а чего думать-то…
Ну и все — спецшкола, Яровщина, Девятины, и биография кончилась. — Павел развел руками — извините, мол, больше и занять нечем.
— Так уж и кончилась, — отозвался Горбачев. Поднес к часам головешку. — Пора, пойдем, Павел.
Затоптали, прикрыли валежником костер. Темнота сомкнулась и разрядилась. Обозначились стволы сосен, горбы камней. Воздух был сырым и стылым — в самый раз для ходьбы.
3
Когда вышли к болоту Гладкое, оно уже было достаточно высвечено, чтобы осмотреться. Над ним недвижно висел
Последние комментарии
3 часов 59 минут назад
4 часов 16 минут назад
4 часов 41 минут назад
5 часов 12 минут назад
6 часов 19 минут назад
8 часов 36 секунд назад