Алмаз - камень хрупкий [Ростислав Валаев] (fb2) читать постранично, страница - 5

времена главным образом в Голландии и лишь позднее — в Бельгии, Франции и других странах.

Цены на бриллианты в различные века были разные: в 1600 году карат первосортного бриллианта «Прима» стоил в Париже 550 франков, в 1700 году — 500, а через сто лет — вдвое дешевле. В 1900 году бриллианты снова поднялись в цене до 500 франков за карат. Если перевести цену одного карата на золото, то он почти во все времена, как и сегодня, равен стоимости ста граммов золота. Но камень в два карата стоит в три раза дороже однокаратника, а трехкаратник — в девять раз. После пяти каратов эта прогрессия уменьшается. Особенно крупные бриллианты покупались царями, королевами и шахами по никем не установленным ценам или же приобретались путем войн, убийств и грабежей.

Так же высоко, а иногда и дороже белых, ценятся бриллианты, окрашенные в красный, индиго — синий и зеленый цвета. Коричневые и желтые камни котируются значительно ниже.

Зеленый шестнадцатикаратник, осыпанный жемчугом и алмазами, находился в кулоне английской королевы Марии Тюдор. Двенадцатикаратник индиго сверкал на указательном пальце германского короля Генриха Птицелова. Известный красный десятикаратник принадлежал русскому императору Павлу I.

О цветных бриллиантах существует немало легенд, дошедших до наших дней.

Зеленый алмаз, как гласит предание, впервые появился во Франции в городке Шартр. Здесь в картезианском монастыре, конкурируя с итальянскими монахами, изготовлявшими с незапамятных времен знаменитый ликер бенедиктин, французская святая братия варила ликер шартрез. Дегустатором в монастыре был старый плут по прозванию Курьез-Кюлот. На пальце этого монаха было простое серебряное кольцо с небольшим белым алмазом. Дегустируя ежедневно сладкий изумрудно — зеленый шартрез, Курьез-Кюлот, чтобы не напиваться до положения зеленых риз и возможно дольше удержаться в дегустаторах, стал пробовать изготовляемый монахами зеленый напиток не наперстком, как прежде, а капать шартрез на свой алмаз и слизывать с него сладкую жидкость. И все же к концу дня Курьез-Кюлот охмелевал настолько, что два дюжих монаха брали его под руки и уволакивали в келью. Заметив это. Настоятель монастыря аббат Дюрель заменил пьяницу — дегустатора молодым монахом. Проснувшись на следующее утро, Курьез-Кюлот взглянул на свой алмаз и вдруг увидел, что он горит ярко — зеленым огнем. Монах пытался отмыть камень святой водой, грел над светильником, но ничего не помогло. Алмаз, как гласит легенда, так и остался навсегда зеленым.

Первый алмаз индиго связывают с именем известного мореплавателя конца XV-начала XVI века Васко да Гама.

В те времена в поисках неведомых новых земель, усыпанных, по слухам, жемчугом и золотым песком, испанские и португальские купцы пускались на любые авантюры. Они строили только что изобретенные талантливыми португальскими судостроителями каравеллы — легкие высокобортные трехмачтовые парусные суда водоизмещением до 300 тонн, взамен устаревших итальянских неповоротливых нефов и двухмачтовых бригов. Затем судовладельцы подыскивали подходящего капитана, которому можно было доверить корабль, и отправляли экспедицию в далекое плавание, нередко являвшееся последним рейсом и новоиспеченного капитана, и всей команды судна.

В целях экономии капитан обычно набирал на свои каравеллы матросов из так называемых «двоечников». Это были люди, бежавшие с торговых кораблей, пропившие и проигравшие в кости свою матросскую форму и оставшиеся в «двойке» — нижней рубахе и кальсонах.

Гоняясь за дешевой рабочей силой, купцы иногда и капитана подбирали из этой же компании забулдыг.

Известный путешественник того времени Радамосто Мэджор описывает любопытный случай.

Один из испанских купцов, торговавший певчими птицами и попугаями, отправил на Канарские острова за канарейками не всегда твердо стоявшего на ногах капитана по имени Антонио Лоренцо. Правда, свое «неустойчивое равновесие» капитан объяснял привычкой к штормам и качкам в неспокойном Атлантическом океане. Отправляя каравеллу в путь, хитрый торговец обшарил все углы и закоулки корабля и не оставил на нем ни грамма спиртного. Три дня матросы и капитан плыли трезвыми по установленному курсу, а на четвертый Антонио Лоренцо стал шататься и падать от легкого бриза в два балла. Команды, которые он теперь отдавал матросам, были настолько несуразны, что даже стрелка самодельного буремера — слабого прообраза барометра — ходила как пьяная от «штиля» к «шторму» и галопом скакала по румбам.

На седьмой день, как и полагал капитан, каравелла прибыла в одну из гаваней, но только не Канарских, а… Азорских островов.

Осматривавшие корабль портовый боцман и представители местной власти с точностью установили, что пятилитровый спиртовой буремер осушен до основания, о чем, по заверению Радамосто Мэджора, сохранился соответствующий акт в тихой гавани Понта Делгада. Здесь же командой матросов вместе с капитаном Антонио Лоренцо