Императорские игры [Юрий Александрович Фанкин] (fb2) читать постранично, страница - 3


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

чтобы теснить отечественных богов! Подожди, а не хочешь ли ты, чтобы один из месяцев переименовали в твою честь? Месяц паллантий! Прекрасно звучит, дорогой сенатор. Однако ты смущен, и я прекрасно понимаю тебя: ты – не Август и не Юлий Цезарь! Я ценю твою скромность, Паллант! Так что же ты хочешь получить из императорских рук? Я, разумеется, не верю, что ты – человек без просьб. Пока человек жив, ему сопутствуют желания. Что же тебе нужно? Теряюсь в догадках. В конце концов, это порядочное свинство, Паллант, кесарю угадывать желания подчиненных! Ну, что ж, имея уважение к твоему возрасту, я немного потружусь. Знаю: за глаза ты меня называешь мальчишкой. Что ж, как раз мальчишке пристало развязывать узелки загадок. Впрочем, как и мастерить игрушки. Да не пугайся же моей откровенности, малоречивый Паллант! Кажется… кажется, я теперь догадался, чего ты хочешь. Титул… Титул? Вижу, какими розами расцвело твое лицо! Титул Наилучшего! Такой пустячок! Но если ты, Паллант, станешь Наилучшим, то какое же место будет отведено мне, кесарю? Разве в Риме могут быть одновременно два Наилучших? Может, тебя устроит титул Красивого? Или Счастливого? Разве ты не счастлив, дорогой Паллант, имея квесторские[12] знаки и три миллиона сестерциев?[13] Что же ты отводишь глаза? Ты как будто смущен? Может, я превратно понял тебя? И лично тебе не нужно никакого титула? Так, так… Понимаю твой скромный кивок. Пожалуй, ты хочешь, чтобы отцы-сенаторы удостоили меня… титула… Какого титула? Титула Величайшего? Ну говори же! Не томи меня, добрейший Паллант!

“Прокуратор монеты” вкрадчиво-ласковыми движениями, как поглаживают кошку, начинает гладить белую ногу кесаря. Он словно остерегается этой ноги. Его губы сложены вежливым бантиком – они словно предвкушают верноподданнический поцелуй. В лице Палланта преизбыток меда и какой-то мертвый возвышенный восторг. Но вот по морщинам, идущим от крыльев носа к уголкам рта, стекает излишек медовой сладости, и лицо Палланта приобретает ту меру, когда на нем в достаточных пропорциях распределены лесть, особое внимание, смущение и даже легкий страх. Такое лицо способно вызвать доверие.

“Говори же!” – едва уловимым кивком, не отрывая головы от мягкой надушенной подушки, приглашает Нерон. Но “прокуратор монеты”, прежде чем сказать, порывисто целует ногу императора. В этой порывистости сквозит фальшь, но Нерон, загипнотизированный ожиданием, этого не замечает.

“Я хотел бы просить почтенный сенат, чтобы твоя августейшая особа, кесарь, была удостоена титула… – Глаза Палланта лживо плывут к переносице. – Прекрасного титула, кесарь. Титула Сына Агриппины…”

“Ты что сказал?! – Кесарь настолько удивлен, что не успевает рассердиться.

“Сын Агриппины!” – мягко, с глуповатой улыбкой повторяет “прокуратор монеты”. Он видит, как лицо кесаря наливается кровью, безобидно золотистые веснушки темнеют, и поэтому кажется, что алое разгоряченное лицо кесаря заляпано кляксами грязи – будто неосторожная квадрига пролетела рядом…

“Ты же любящий сын, боговидный кесарь!” – певуче говорит Паллант. Глаза его пока выдерживают жаркий, ненавидящий взгляд кесаря. Отступать уже некуда. Сейчас решится все: или кесарь смирится, или же выдаст всю свою неприязнь к матери.

Раздувшиеся ноздри Нерона грозят взрывом.

“Сын…” – дразняще-сладким голосом повторяет Паллант.

Нет, выдержать такое кесарь уже не может.

- О-о! – яростно выдыхает Нерон и бьет ногой в широкое, будто созданное самой природой для битья, лицо вольноотпущенника.

- О! Кайсар! – моментально подхватывая вопль кесаря, нервно кричит сорока. – О-о! Кайсар!

Спальник испуганно схватывает вышедшую из повиновения ногу кесаря, прижимает к матрацу.

- Что с тобой, кесарь? Что?

- О-о, – тихо стонет Нерон. – Не знаю. Какая-то судорога.

- Я подумал: падучая…

- Как у божественного Цезаря? – восклицает кесарь. Его радует любое сходство с Юлием Цезарем. – Пусть меня отнесут в ванну. Не в горячую, а в теплую. О, Кайсар! – тихо, со светлой полуулыбкой добавляет он.

Попервоначалу, когда его несут, кесарь испытывает детскую негу и удовольствие: как будто крепкие руки дядьки-брадобрея уносят слабого, сморенного Луция в туманно густеющий сон, и он ощущает в своем беззащитном кулачке успокаивающую твердость какого-то предмета; этот мальчик очень одинок: отец его, Гней Домиций, умер от водянки, мать отправлена в ссылку всесильным братом – императором Калигулой; иногда мальчика ласкает белой надушенной рукой красивая тетушка Домиция Лепида – она появляется и исчезает, чтобы вновь неожиданно возникнуть, веселой, молодой, пахнущей морем и дурманно-сладкими, вызывающими ощущение розового цвета духами.

В правой руке кесаря Нерона зажат шлифованный изумруд. Перед тем как отправиться в бассейн, он извлек из-под подушки свою цветную “лупу” и теперь с удовольствием ощущает ее твердые льдистые грани.

Чем дольше несут кесаря,