Джиадэ. Роман ни о чем [Александр Эммануилович Беленсон] (fb2) читать постранично, страница - 2


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

предсердия, но, «схватив дрожащими руками шапку», не побежал к ней тотчас же, как вынужден был бы поступить иной герой, играющий роль «материала» для автора, занятого будничной психологией. Он вовсе не намерен был служить кому бы то ни было материалом или играть роль.

– Не играю, – повторил он не без удовольствия. – Все в театре неважно, условно, переменчиво, недолговечно; сутью же его всегда будет лишь любовь Ромео к Джульетте. На этой любви все основано в жизни, а следовательно должно быть основано и в театре, как удостоверил один бывший директор императорских театров.

Генрих принялся думать о ней, представлять ее себе, и он делал это с величайшей нежностью и старательностью, на которые был способен. Ведь она постоянно просила его сказать что-нибудь о ней, а для того, чтоб сказать, надо же сначала подумать, представить себе. Ну, конечно, она мила как никто, умна по-мужски и в меру оттого, что совершенно женственна, талантливая актриса, интересна лишь тогда, когда любит, и чем сильней любима, тем интереснее.

Когда он вошел, Наина ждала его. Она жила на Арбате. Она ждала его, одетая тщательно, что было ей не всегда свойственно, с изяществом неизменным, словно сама Минангуа обдумывала вместе с ней малейшую деталь ее туалета. Да, она боялась таких слов, как Ананда и Дева Радужных Ворот; она еще боялась, но уже готова была почитать их. Зато к физику Томсону с его теорией вихревого строения вселенной она не испытывала решительно никакого интереса. Наина была мила как никогда и сильно надушена Уайт-розой, духами знаменитой фабрики Аткинсона. Наина ждала его. Это она умела.

Поэма «Первое свидание» написана старым поэтом, снабдившим ее примечаниями. Есть и другая поэма «Разрыв», написанная поэтом юным без примечаний. И кто же скажет, почему так получилось, что «Разрыв» прекраснее, полнозвучнее, убедительнее, непонятнее и чище «Первого свидания»? «Разрыв» любила и охотно произносила Наина.

«О ангел залгавшийся, сразу бы, сразу б – и я б опоил тебя чистой печалью!.. О скорбь, зараженная ложью вначале, о горе, о горе в проказе!» – не ради декламации, а бескорыстно, просто из любви к литературе, которую она хорошо понимала, читая впрочем редко. Элегантным женщинам не пристало много заниматься чтением. Наина же бесспорно была необычайно элегантна. Это в ней очень нравилось Генриху, как и многим другим, и решительно соответствовало пушкинскому периоду истории государства Российского.

2. Джиадэ

«Он старался осуществить на холсте свой идеал – женщину-ангела».

Лермонтов. Отрывок из начатой повести.
Джиадэ ездила в черной каретке с золотым гербом, запряженной четверкой белых породистых лошадей. Джиадэ была самым свободным в мире существом и рабыней, прислуживавшей в обители. Без нее живущие в обители утратили бы ощущаемую связь с остальным миром. Если ангелы сравнительно так редко оказывают видимую помощь людям, в ней нуждающимся, то это происходит по той простой причине, что ангелу по природе его еще труднее приблизиться к человеку, нежели человеку услышать ангельские голоса.

Джиадэ не была ангелом, вопреки уверениям влюбленного в нее Генриха, но она и не была женщиной в том смысле, какой этому слову придала французская литература. Была ли она «саламандрой»? Не думаю. Во всяком случае, читая блестящие романы Анатоля Франса, она от всей души забавлялась наивным, хотя и патентованным «галльским» остроумием, с которым этот изысканнейший эпикуреец от литературы высказывает свои соображения по поводу так называемых саламандр.

Джиадэ, окруженная почтительной нежностью, служила всем живущим в обители, из которых каждый в свою очередь служил ей, и лишь однажды возжелала она быть рабыней одного, за что понесла суровое наказание, которое выпросила со слезами на прекрасных серых глазах. Оттого что даже ангелам дано плакать, хотя и не совсем так, как это свойственно человеку. Впрочем, во время самого наказания, причинившего ей бесконечно много стыда и боли, она не плакала.

Джиадэ, несмотря на свою цветущую юность, успела приобрести совершенные познания во многих важных науках и искусствах, из которых наиболее трудная наука об искусстве нравиться всегда казалась ей далеко не самой бесполезной и маловажной.

Джиадэ близко знала людей, обладавших наукою почерпать идеи из самой Натуры, «в коей нет заблуждения», а одна истина и свет; людей, полнота ведения которых давала им власть располагать по своему усмотрению духами, натурою и сердцем человеческим. Один лишь единственный раз она, находясь уже в обители, подпала соблазну использовать свои знания и распорядиться человеческим сердцем, не имея на то достаточного права. Но это было сердце не только человеческое, а и мужское.

Джиадэ могла появляться где угодно и когда угодно. Она не злоупотребляла этим правом. Парижу она предпочитала не без основания Лондон, а Лондону – Америку. Она, кроме того, находила возможным совершать любые