Дети тиранов (СИ) [Аквитанская] (fb2) читать постранично, страница - 3


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

class="book">От разочарования в том, что парады над головой не прекращаются. Стучат, стучат в едином ритме. Не замолкают.

Закрывай глаза. Крыса в уголке уже становится императором крысиной империи, а крошки от твоей еды — территорией, которая еще не захвачена.

Ты еще можешь предотвратить крысиную войну, а вот войну людскую, увы, нет.

И навряд ли мог бы прекратить, даже если бы очень захотел.

Даже если бы не сидел здесь. Забытый. Будто и не человек уже вовсе. А если бы…

Закрывай глаза. Рисуй на своей дырявой робе реки и дороги, вспенивай кровь в своих океанах, потому что наверху кричат, кричат, не затихают, и больше нет ничего, что ты знал.

Звук барабанов и сапог сливается в одно, а крики всего лишь крики, звериные, без смысла.

В твоей империи сменяется вторая династия. На робе больше нет чистого места, и все дороги давно исхожены.

Прах подбирается под подбородок, отмеряет часы, дни, столетья. В него можно нырять, но ты вытягиваешь шею, стараешься вздохнуть и хватаешься костлявыми руками за низкие прутья решетки.

Закрывай, закрывай, закрывай. Оставайся погребенным, как крысиная империя под твоей постелью.

Ты цепляешься, просовываешь руки сквозь решетку, касаешься грязной холодной брусчатки.

И не слышишь.

Ни сапог, ни барабанов. Ни призывов защищать честь, которой никогда не было.

И вздохнуть, сказать что-либо нет сил, ибо пыль-земля заполнит рот.

Но расстраиваться нет смысла. Тебя никто бы не услышал, даже если бы ты закричал во всю глотку.

Закрывай глаза. Больше не будет парадов и ненавистных сапогов. Больше некому отбивать этот ритм.

И последний прах в твоей келье будет твоим.


========== Когда ты приходишь ==========


Бунт не может обойтись без странной любви. Те, кто не находят покоя ни в Боге, ни в истории, обречены жить ради тех, кто, подобно им, не находит в себе сил для жизни, - ради обездоленных.


Альбер Камю


Когда ты приходишь ко мне разбитый, с усталой, отягощенной бременем спиной, я молчу и не отрываю взгляда.

Ты говоришь тихо и вкрадчиво, без единой запинки, но в твоем сиплом голосе я слышу уверенный крик в дискуссионном зале три часа назад. Пусть меня там и не было.

Ты садишься за письменный стол, пытаешься расправить плечи и вздыхаешь. Руки дрожат, отбивают ритм нервозности, и тебе тяжело удержать их в покое. Ты стараешься, будто не хочешь выглядеть слабым передо мной.

Я выхожу из комнаты, давая тебе собраться. Бреду на закопченную кухню, выискивая в пыльных шкафах остатки чая из Китая. Когда-то на него хватало денег.

Хозяйка из меня неважная, признаюсь. Мне стоит чаще появляться в твоем доме.

Вода закипает до отвратительного медленно. Я слышу, как в квартире сверху передвигают стулья. Со скрипом, противно. Маленькие ножки бегают туда-сюда, выплясывая сумасшедший танец. У дамы наверху пятеро детей.

У нас с тобой навряд ли когда-нибудь будут.

Когда я прихожу к тебе напряженная, с дребезжащим в трясущихся руках подносом с чашками, ты смотришь на меня виновато и помогаешь донести чай до стола.

Твои руки уже в покое, а мои нет.

Я замечаю на столе лист с еще не подсохшими чернилами и хмурюсь. Ты словно ненавидишь отдыхать. Постоянно кидаешься к работе, стоит только подвернуться моменту.

Я высказываю этот упрек вслух, и ты смущенно улыбаешься и целуешь меня в лоб, разглаживая хмурую складку.

Когда ты приходишь ко мне, за окном свистят топора палачей.

Когда ты приходишь, ты оставляешь позади часть себя.

Неправильные решения, говоришь ты. Будто самолично подписал приговор своим братьям.

Твои руки пишут манифесты один за другим, твой разум пропадает на собраниях вашей подпольной партии.

Когда ты засыпаешь прямо за столом, я аккуратно переписываю за ночь все написанное тобой. Поправляю ошибки, сглаживаю острые углы. Утром ты как всегда скажешь, что не стоило. Но я знаю, что еще ни разу не подводила.

Мне остается не так уж и много. Мой голос не значит столько же, сколько и твой. Но я держу твою душу в своих руках и не даю ей затвердеть. Сбиться с намеченного пути. Позабыть, за что мы все боремся.

Когда ты приходишь ко мне разбитый, сомневающийся, готовый бросить все и сдаться, я слышу над головой топот детских ног и свист топора за много кварталов отсюда. Когда ты после долгого дня не можешь произнести ни слова, когда твое горло сдавливает удушливая боль, я сжимаю твои пальцы так сильно, как только могу, и говорю.

О людях, умирающих в нищете. О нашем общем друге, что погиб из-за своих убеждений. О закрытых театрах и сосланных творцах.

И