Снегурка (СИ) [Галина Емельянова] (fb2) читать постранично, страница - 3


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

боли. Вместо крика - хрип.

Арина ждала боли, ей сноха старшего брата говорила, какая она - мужская любовь.

На озябшей груди вдруг засверкал звездой оберег- подарок Никиты.

Насильник оборвал вздох посередине, словно захлебнувшись воздухом. В морозной тишине раздался треск ломаемых костей и хлюпанье разрываемой плоти. Через мгновение лиходей был поднят на воздух чей-то богатырской рукой и отброшен в сторону. По деве, согревая, потекла разбойничья руда, в воздухе повис пар растекаясь смрадом.

Арина смогла повернуть голову, и увидела, что не богатырь это вовсе, а конь, единрог.

Золотой, как на старинной монете- корабельнике . Топчет насильника, с рога пытается снять.

Скоро все было кончено - кровавое месиво осталось от ночного погубителя.

Волшебный конь, сверкая при луне белоснежной гривой и хвостом, чистил свои хрустальные копыта и рог в сене.

Скоро он повернул к девушке голову, и она увидела, как золотым светом горят глаза сказочного существа.

Боярышня, застонав, перевернулась сначала на живот, встала на колени. Нутро вывернуло наизнанку. Стянула порванную рубаху - утерлась .На дрожащих ногах прошла за ворота конюшни ,обтерла снегом замаранное чужой кровью тело.

Все это словно во сне, душа в Арине будто замерзла. Боярышня никак в себя не придет от пережитого, а дьявол нашептывает: « Нет тебе дороги в отчий дом, бесчестье ты батюшки и матушки. Одна планида-смерть».

Вернулась , накинула попону как саван. Погладила в благодарность коня, тот ткнулся бархатными губами в ладонь, словно, целуя.

Забравшись по крутой лестнице на сеновал, Арина завязывает на балке, найденные на перилах, вожжи, делает петлю. Всего-то и делов - прыгнуть вниз. И покончить разом и с позором, и с болью.

Петля обнимает нежную шею. Ох, и крепки вожжи. И боярышня прыгает, будто летит.

Но не повисает в петле, а падает прямо на круп волшебного коня.

-Видно не судьба,- отрешенно думает Арина и снимает петлю-удавку с шеи. Единорог срывается с места и скачет прочь из конюшни.

Едет по ночной спящей Москве дева на чудном коне-единороге. В лунном свете искрятся снежинки на белой коже девственницы. Укрыта она только распущенными волосами ,да сермяжной попоной. Путь ее горек и недолог - к дому отца Валаама, духовника.

Робко постучала в дверь, увидела свет свечи в оконце и упала на колени, шепча молитву покаянную. Да только дверь открыл не сам священник, а его попадья, Ефросинья.

Увидела коленопреклоненную девушку с распущенными волосами и с неприкрытой грудью, зашипела словно змея: « Изыди, сатана!»

- Об исповеди прошу, разбудите отца Валаама.

- Пошла вон! В кабаке твое место а не на исповеди .Вон,- и безжалостная матушка, презревшая устои веры, замахнулась на пропащую тяжелым церковным подсвечником.

Сердцу больно, словно острые льдинки вонзаются. И так их много, что они не тают, а само сердечко замерзает, покрывается ледяной коростой.

Попробовала Арина войти в храм в Новодевичьем монастыре, но словно невидимая стена преградила дорогу. Руки в кровь избила, не поддается преграда. Не пускает даже за ворота церковные. А где же всевидящее око Господне? А как же обещание всё простить, если покаешься? Рад бы в рай, да грехи не пускают, так в народе говорят.

Не чувствует холода Арина, видит как заиндевели руки и ноги.

Конь несется в леса, укрыться от людского глаза. Проваливаясь по брюхо в сугробах, упорно пробивается вперёд. А что там впереди?


Монашки


В самом укромном уголке лесной чащи - на спуске с Воробьевых гор, глубоко под землей спят отшельницы женского скита.

Всего трое их: мать Маврикия и две послушницы.

Словно в берлоге сокрыты они от людских глаз. И только Божье провиденье могло указать путь к их обители. Да поклонный крест из ясеня, возведенный женскими слабыми руками и надпись на нём: « Помилуй нас, Господи, помилуй!» 

Мать Маврикия спит чутко, первой услышала робкий стук в дверь. Поднялась с ложа и сама пошла, встретить гостью, ожидая богатую верующую странницу. Но эта гостья не могла быть от Бога. Даже при тусклом свете чадящей коптилки было видно, что это нежить. Ни живая, ни мертвая.

Обнаженная кожа сверкает льдом, и только в глазах еще теплится жизнь, в них мука и мольба.

Но хоть и отворила клеть игуменья, а войти грешница не может.

Попробовала скитница руку протянуть заблудшей. Уж очень ярко светится на шее золотая монета. Тайная кубышка сестёр пуста, в буран из леса не выберешься за подаянием, даже на Рождество себя побаловать будет нечем. Но руку обожгло холодом по самый локоть, и повисла она плетью. Потом ещё три дня рука словно не своя