Человек, потерявший море [Теодор Гамильтон Старджон] (fb2) читать постранично, страница - 2


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

холодном песке и смотрел, как из тумана ровно поднимается искорка «Спутника» (безумный рассвет на северо-западе); а потом не спал ночами, мотал особые катушки для приемника и, рискуя жизнью, перевешивал выше антенны — все ради того, чтобы на миг услышать в наушниках неразборчивый писк «Авангарда», «Эксплорера», «Луны», «Дискаверера», «Меркурия». Он знал их все (а что, собирают же люди спичечные коробки и марки) и ни с чем не спутал бы их ровное скольжение в небе.

Эта искорка — спутник, и очень скоро мужчина, обездвиженный, почти без инструментов, не считая хронометра и затуманенной головы, узнает, какой именно. (Благодарность мужчины не знает границ — пока не появилась эта скользящая крупинка света, лишь следы, блуждающие следы, напоминали ему, что он не одинок на этом свете.)

Допустим, ты все тот же мальчишка — любопытный, готовый принять любой вызов и далеко не глупый. За день-другой ты разобрался бы, как узнать период обращения спутника с одним только хронометром да головой на плечах; рано или поздно заметил бы, что тень на скалах впереди появилась только со светом восходящего спутника. Осталось только засечь время, когда длина тени на песке сравняется с высотой скального выступа, а затем еще раз, когда отблеск окажется в зените, а тень пропадет, и умножить разницу на восемь — ну же, сам подумай почему: расстояние от горизонта до зенита составляет плюс-минус четверть орбиты спутника, а полпути до зенита — половину этой четверти; так ты и получишь период обращения спутника. А ты все их давно выучил — полтора часа, два, два с половиной; стоит этой пташке добраться до зенита, как ты узнаешь ее имя.

Но будь ты этим мальчишкой — любопытным, смышленым и так далее, — то не стал бы приставать к измученному мужчине. Он тебя видеть не хочет, мало того — давно уже сам обо всем догадался и даже сейчас наблюдает за тенями, дожидаясь той самой доли секунды. Вот! Глаза метнулись к циферблату: «04:00», расхождение незначительно.

Теперь ему остается только ждать — сколько? десять минут? тридцать? двадцать три? — пока эта искусственная крошка-луна не доест свой кусок теневого пирога; и он томится в ожидании, ведь хотя внутреннее море спокойно, его гладь скрывает подводные течения и подвижные изменчивые тени. Займи себя чем-нибудь. Займи себя. Что бы ни случилось, нельзя подплывать к этой гигантской невидимой амебе: первая ее ледяная ложноножка уже тянется к сердцу.

Ты умный юноша — уже не мальчишка — и тоже хочешь помочь мужчине, рассказать ему об этой стылости внутри, об этой невидимой амебе, что неумолимо тянется к нему и обступает со всех сторон. Ты с ней хорошо знаком — послушай, хочется крикнуть тебе, пусть этот холод внутри тебя не заботит. Ты просто должен понять, что это, вот и все. Просто понять, что за стылость разливается внутри. Ты хочешь сказать ему: «Послушай…»

* * *
Послушай, вот как ты встретился с чудовищем и познал его. Послушай: ты нырял без акваланга на мелководье у берегов Гренадин, цепи из сотен тропических островов; у тебя была маска, из тех, где дыхательная трубка крепится сразу к стеклу, ласты и подводное ружье — все синее, все новое, ведь ты и сам был тогда новичком, ликующим и ошеломленным той легкостью, с которой проник в потусторонний подводный мир. Уже возвращаясь, у самого устья небольшой бухты, ты вдруг решил проплыть остаток пути в одиночку. Предупредив ребят, ты скользнул в теплые шелковистые воды. Ружье ты захватил с собой.

Плыть было недалеко, но на воде новички часто недооценивают расстояние. Минут пять ты просто наслаждался — солнце припекало спину, вода была как парное молоко, и ты летел словно на крыльях. Лицо под водой, маска — продолжение тела, широкие синие ласты отмахивали ярд за ярдом пронизанной солнцем зелени, а ружье в руке казалось почти невесомым, и только тугие эластичные тяги иногда низко гудели при случайном касании. Монотонно ворковала в такт дыханию трубка, а за невидимым стеклом маски разворачивались чудеса. С песчаного дна мелководной бухты — всего десяти-двенадцати футов — поднимались великолепные заросли огненных кораллов, «мозговиков» и «цветной капусты», а рядом причудливо изгибались морские веера и сновали рыбы — и какие рыбы! Алые, изумрудные и пронзительно лазурные, золотые, розовые и сизые с кобальтовыми искрами, карминные, персиковые и серебристые. А затем в тебя проникло оно, это… чудовище.

В ином мире хватало врагов: ты видел пятнистую морскую змею песчаного цвета с крупной уродливой мордой и изогнутой в угрюмой усмешке пастью, что и не думала отступать перед незваным гостем, а лишь залегла на дне, проводив тебя взглядом; была там и грациозная мурена-ехидна с челюстями-болторезами; а где-то неподалеку наверняка таилась барракуда с выпяченной челюстью и загнутыми внутрь зубами, из которых не вырваться живьем. Имелись там и морские ежи — набрякшие белые, густо усеянные острыми иглами, и черные с длинными тонкими жалами, которые обламываются в теле неосторожной