Берри Бон [Екатерина Годвер Ink Visitor] (fb2) читать постранично, страница - 6


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

меня все дальше от Йолмана, и, в конечном счете, завели в южные предгорья — благословенный край сладкого винограда, жаркого солнца и холодных рек — где я и прожил следующие десять лет.


Отец писал мне, что история о «тайне Берри Бона» разошлась сперва по переулку Нашептников, а потом и по всему городу — и неожиданно получила продолжение. При жизни горожане не очень-то жаловали старину Берри: чернокнижник, у которого не все ладно с головой — не лучший сосед. А тут люди понесли к его могильному камню цветы. Владелец гостиницы подсуетился, выкупил дом Берри Бона у магистрата, устроил в нем апартаменты и не прогадал: они пользовались немалым спросом не только среди романтически настроенных пар, но и среди людей солидных. Некоторые из постояльцев утверждали, что ночью у дверей можно встретить призрак старины Берри, а кое-кто добавлял, что у призрака лицо и походка Берри Бона, но никакой это не Берри Бон… Поначалу отец считал все разговоры о призраке рекламной уловкой, но со временем засомневался. «Безусловная любовь, непреклонная вера, надежда, опирающаяся лишь на саму себя — не из этого ли раствора вырастут однажды кристаллы философского камня?» — писал он мне в одном из последних писем; я еще подумал тогда, что годы сделали его чересчур сентиментальным.

Так или иначе, был призрак или нет — рассказывали о нем с улыбкой: Берри Бон стал символом чувства, перешагнувшего грани разумного, и люди желали ему удачи на этом пути. Романтические натуры мечтали хоть единожды сами испытать подобное, натуры здравомыслящие — молили Творца оградить их жизни от такой напасти, но и тем, и другим грело души осознание реальности этого чувственного бесчинства; осознание того, что подобное — возможно…

* * *
Беспорядки минувшего года не обошли Йолман стороной. Работяги дрались со стражей, церковники призывали жечь колдунов, беднота громила все подряд; у всех на то были свои причины, и «соседскому перемирию» пришел конец. Когда письма от отца прекратились, я понадеялся, что он решился уехать — но вскоре пришло известие о его смерти.

Известила меня — кто бы мог подумать? — Джессика. Беспорядки забрали не только жизнь моего отца, но и жизнь ее мужа, жизни почти всех наших давних знакомых…

«Всего три дома уцелело: дом Кивы, домишко Берри и мой», — писала она и просила меня вернуться в Йолман, не уточняя, впрочем — к кому и зачем.

Когда-то у Джессики был хороший почерк; теперь же буквы наскакивали друг на друга. За неровными строчками мне чудился разрушенный, выгоревший переулок и дом Берри Бона — такой же приземистый и крепкий, как в год, когда он был построен. «Та, которую ждал» старина Берри обрела надежное пристанище в людской памяти, как и сам Берри Бон, а его дому больше не было тесно; не было нужды работать локтями в борьбе за место под солнцем.

Не стало гостиницы, не стало особняка Хеджисов: дом Берри Бона возвышался над пустырем, как герцогский замок над площадью, как храм Творца над Великой степью… Как позабытая игрушка над вытоптанным газоном.

Что сказал бы на это старина Берри? Я отчетливо видел внутренним взором дом — но не мог представить Берри Бона, сидящего, как прежде, с трубкой на скамье у дверей.

Письмо дрожало в моей руке.

Я не мог решить, что мне делать с ним — бросить в камин, написать ответ, или же идти немедля собирать вещи. Часы пробили шестой час, седьмой; дважды слуга поднимался звать меня к ужину — а я все сидел и бездумно смотрел на письмо.


I.V., сентябрь 2015.