Снег и песок (СИ) [Павел Владимирович Виноградов Палимпсест_2] (fb2) читать постранично, страница - 2


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

положено, хотя иные заклеймённые мужчины вели себя иначе. За оставшееся время спустил всё серебро отца на жареное мясо, прохладный щербет и дурманящую смолу нуса. Несколько раз посетил весёлых девушек в женском доме. Те, ради клейма на лбу его, старались досыта накормить его страсть.



   Девы и взяли его, когда он очередной раз шёл в женский дом. В тёмном переулке, едва освещавшимся бледной Денницей, словно ниоткуда возникли юркие фигурки в чёрном, и юношу обхватили несколько пар маленьких, но крепких рук. Конечно, любая алмазная дева могла волшебством заставить будущего мужа перенестись в Замок, но древнюю традицию тайного похищения никто менять не собрался. Может быть, утешения ради юных послушниц...



   Согласно обычаю, Гольям сопротивлялся, хотя это было бесполезно - если заклейменного не удавалось взять силой, его брали колдовством. Кузнец упирался более для вида, однако постепенно игра его увлекла. Его руки прикасались к грубым чёрным курткам, под которыми ощущалась молодая плоть, голову его кружил запах разгорячённых женских тел. Он почувствовал, как напрягся его сокровенный клык.



   Девы, судя по всему, тоже не спешили прекращать возню, сгрудившись вокруг парня и тиская его под видом борьбы. Наконец к разгорячённым молодым людям подъехал чёрный фургон с символикой Замка, девы втащили Гольяма внутрь его, связали шёлковыми верёвками - не особенно сильно - и положили на пол навзничь. Сами же сели на лавки по бокам.



   Фургон сорвался с места и пустился по городу, совершенно не заботясь о безопасности прохожих. Впрочем, улицы были пусты: горожане каким-то шестым чувством понимали, когда не стоит высовывать нос из своих домов.



   Гольям с пола смотрел на дев. Из-под их чёрных капюшонов и масок видны были лишь сверкающие глаза, устремлённые на парня. Его эти молчаливо вожделеющие взгляды безумно возбуждали. Случайно - а может, и не очень - в свалке его хитон сильно порвался спереди, и сокровенный клык вырвался наружу. Он был воздетым и очень твёрдым.



   ***



   В городе свадьбы не отличались особой торжественностью: молодых благословляла старшая матрона в женском доме и муж, проведя время сна у жены, возвращался в свой дом, где мужчины в честь этого события пили щербет с нусом и играли в нарды. После чего жизнь возвращалась в свою колею.



   Но в Замке, представлявшем из себя огромный улей из зданий, облепивших вершину одинокой горы к северо-западу от города Гольяма, ритуал бракосочетания был тщательным и изнурительным. Жених прошёл обряд символического умерщвления и освящения своего имени, которое теперь запрещено было произносить в миру. У него сбрили все волосы на голове. Его тело тщательно очистили всеми способами - и снаружи, и внутри. Он присутствовал на долгих службах в подземных храмах - с заунывным пением, в мерцании свечей. Произносил ритуальные фразы, которым его научили замковые метрессы.



   Очевидно, в его пищу и воду подмешивались волшебные снадобья, поскольку он не ощущал никакой усталости, послушно делая то, что ему велели немногословные женщины в тёмных одеяниях.



   Его привели в полутёмный зал, где он обнаженным стоял перед метрессами, которые внимательно осмотрели его и дали последние наставления. После чего вошёл в брачную келью.



   Наконец, он увидел деву, ступившую на порог его лавки. Она сидела на высоком круглом ложе, скрестив ноги, тоже совершенно нагая, раскрытая. Свет потайных светильников играл на её смуглой коже. Она молчала и не смотрела на него. Гольям же замер от этой картины, голова закружилась, он едва не упал. Потом, вспомнив, чему его научили, трижды опустился перед ложем на колени и взошёл на него и сел, тоже скрестив ноги.



   Между ними лежал длинный обоюдоострый старинный атам с бритвенной заточкой - молодой оружейник определил это с первого взгляда. Однако меч выполнял более символическую функцию. Этот Замок был весь пропитан могущественными заклинаниями - о физическом сближении священных супругов сразу стало бы известно и святотатцев постигла бы мгновенная ужасная смерть.



   Во всяком случае, так Гольяму говорили орденские метрессы.



   Но снадобья, похоже, не только дурманили его разум - ещё и возбуждали тело. Хотя он, конечно, и так был бы возбужден в такой ситуации. Вскоре он заметил, что отрешённый взгляд девы сконцентрировался на нём. Вернее, на его клыке, который был поднят, ещё когда он вошёл в покои, а теперь напрягся настолько, что, казалось, вот-вот взорвётся.



   Сам он тоже пожирал девушку глазами. Теперь он волен был рассмотреть её всю в подробностях, о которых и не мечталось: острые скулы, маленькие уши,