Джугафилия и советский статистический эпос [Дмитрий Борисович Орешкин] (fb2) читать постранично, страница - 3

Данный материал (книга) создан автором(-ами) «Дмитрий Борисович Орешкин» выполняющим(-и) функции иностранного агента. Возрастное ограничение 18+

 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

полной формализации не подлежит. Но вернемся к И. Ильину:

«…поэтому мы должны спросить себя, что такое Разум и как добывается его Очевидность. Эта очевидность разума не может быть добыта без сердечного созерцания»[1].

Остается непонятным, почему «сердечное созерцание» в составе Разума Ильин свел к чисто религиозному восприятию, да еще противопоставил его католической и протестантской «бессердечности». Довольно типичный сюжет для русских религиозных мыслителей прошлого века. Сегодня кажется более корректным говорить о культуре, идентичности и прочих несводимых только к религии особенностях коммуникативной памяти и «социокультурных очей».

Советский опыт свидетельствует, что над шлифовкой нашего оптического инструмента терпеливо работали сотни тысяч (если не миллионы) профессионалов. Не то чтобы это был такой могучий тайный цех или корпорация с осознанными целями, строгой иерархией, секретным уставом и разделением профессиональных обязанностей. Нет, конечно, хотя разглядеть все эти признаки в недавнем прошлом не составит труда. Но скорее речь о системе приоритетов и нормативов, которая втягивает людей в «общее дело» помимо и даже вопреки их воле. Просто потому, что уничтожает альтернативные возможности существования и мышления.

Так сложилось, что честные (хотя неполные, как все человеческое, и запоздалые, как все постсоветское) соображения Ильина были опубликованы не в России, а в США. А до отечественных очей, ушей и мозгов добрались еще лет через пятьдесят.

С советских времен у нас скудновато с терминологией. Все, что о прошлом, называется историей. Хотя пора бы разделить понятия. Собственно история — объективная последовательность состоявшихся в прошлом событий. Лишь в этом смысле верна формула «история не знает сослагательного наклонения». Как последовательность фактов — конечно не знает. Но рядом стоит другое явление — история как наука. Чтобы избежать путаницы, ее можно было бы назвать историографией (описание истории). Тоже не идеально, но все-таки понятней. Это уже сфера интерпретации, объяснений и выстраивания причинно-следственных связей. Здесь как раз без дискуссий (и, следовательно, без сослагательного наклонения) не обойтись. Насколько важен был факт возвращения В. И. Ленина в пломбированном вагоне весной 1917 г.? Состоялась бы без него Октябрьская революция как следствие объективных законов истмата или нет? При толковании исторических событий решающую роль играют те самые очевидности и основанное на них мировоззрение: религиозное, трайбалистское, марксистское, националистическое и пр. Мировоззрение выступает объективным социокультурным фактором. И тоже задается информационной средой. А чем же еще?

Но ведь и среда не с неба упала. Носителю любого мировоззрения оно кажется естественным, органичным и единственно возможным: господи, да все нормальные люди так думают! Это же очевидно!!

Ну конечно! Октябрьская революция случилась оттого, что классовая борьба достигла невероятного накала, верхи уже не могли, а низы не хотели…

Или оттого, что в Господа слабо верили, государя-императора не берегли.

Или оттого, что евреи и масоны поставили себе целью сокрушить русский мир — и таки сокрушили.

Или оттого, что немецкому Генштабу надо был разрушить неприятеля изнутри — а отсюда тот самый пломбированный вагон.

Или оттого, что время пришло, механизм заурядно выработал свой ресурс, а Николай II оказался слабоватым правителем.

Носителям разных картинок мира не то чтобы трудно понять друг друга — просто незачем. Им в своих информационных коконах хорошо и комфортно; мир прозрачен; ясно, как жить, с кем бороться и что созидать. Из ноумена российского прошлого они выдергивают устраивающие их фрагменты и из них склеивают свою версию России как исторического (а заодно и географического — потому что какое же время без пространства) феномена.

Отсюда частное следствие: единого для всех образа Родины и ее прошлого у нас нет. И уже вряд ли будет. Надо определиться, как жить дальше. Либо решительно уничтожать неправильные трактовки — обычно вместе с их носителями — ради феноменального единства. Либо учиться выстраивать социальные отношения таким образом, чтобы при наличии разных толкований России сохранилось некоторое общее пространство для мирного сосуществования (термин времен Л. И. Брежнева) носителей разных очевидностей. Имеется в виду не только общее пространство гражданских прав, но и, например, общность русского языка.

Выбор между этими двумя опциями тоже зависит от восприятия России и представлений о том, в чем она нуждается. Какие мысли, гражданин начальник, будем считать исторически правильными?

На повестке дня формирование новой полихромной картинки мира для российского национального сознания. Что, по понятным причинам, воспринимается бенефициарами прежней картинки как диверсия, агрессия и