Цветение и плоды [Стивен Винсент Бене] (fb2) читать постранично, страница - 3


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

старик, – но ты можешь брать все, что я не доем, Дженни, и это будет справедливо.

– Куда уж как справедливо, – ответила девушка. – Так недолго и без куска хлеба остаться. – Она подняла руки к небу. – Ух, как я голодна!

– Неудивительно, – спокойно сказал старик. – И за обедом тоже не скромничай. Ешь как следует, тебе нужно набираться сил.

– Что, вот так посмотришь на меня и скажешь, что мне нужно набираться сил? – спросила она со смехом.

– Нет, пока еще не заметно, – ответил старик, освобождаясь от пледа. Она протянула ему руку, но он встал сам. – Спасибо, милая. Вот не гадал увидеть своего правнука, – сказал он. – Но ты об этом не думай. Мальчик ли, девочка – главное, это будет твой ребенок.

Девушка смущенно коснулась рукой шеи и покраснела. Потом рассмеялась.

– Да ты, оказывается, вещун, папа Хэнкок, – сказала она. – Роберт-то еще ничего не знает…

– Где ему, – быстро ответил старик. – В этом возрасте люди неопытны. Но меня, малышка, не проведешь. Я многое повидал на своем веку и многих повидал.

Она посмотрела на него с тревогой.

– Раз уж ты знаешь… Но ты ведь не проговоришься… Конечно, я скоро сама скажу Роберту, но…

– Понятно, – ответил старик, – начнутся поучения. Сам я не большой охотник читать нотации с утра до ночи, но родственники это любят. К тому же первый правнук. Не бойся, я им не скажу и очень удивлюсь, когда они мне скажут.

– Ты славный, – отозвалась она с благодарностью. – Спасибо тебе. Это ничего, что ты знаешь.

Он положил ей руку на плечо. Минуту они стояли молча. Неожиданно она вздрогнула.

– Скажи, папа Хэнкок, – внезапно спросила она приглушенным голосом, не глядя на него, – это очень страшно?

– Нет, детка, это не так уж страшно.

Она ничего не сказала, но он почувствовал, что она успокоилась.

– Значит, это случится в ноябре, – произнес он и, не дожидаясь ответа, продолжал: – Что ж, неплохое время, Дженни. Взять хотя бы нашу старую кошку Марселлу – второй раз в году котята у нее бывают как раз в октябре-ноябре. И неплохие котята.

– Какой же ты циник, папа Хэнкок!

Она назвала его циником, но по ее тону он понял, что она не сердится; и снова, когда они шли к дому, он смотрел, как легко она ступает, и чувствовал дыхание юности.


В середине лета, когда зеленые поля пожелтели и порыжели, Уила Хэнкока навестил его старый друг Джон Стёрджис.

Он приехал с сыном и внучкой, а еще привез двух более сомнительных родственниц – молодое поколение без разбора величало их «кузиной» и «тетей», – и на время большая веранда дома Хэнкока наполнилась суматохой семейного торжества. Все были больше обычного возбуждены, все были больше обычного разговорчивы, и хотя съехались они не на свадьбу и не на похороны, событие это было не менее важным; и в сердце каждого Хэнкока и каждого Стёрджиса зрела крупица особой благодарности и гордости – ведь они стали свидетелями встречи двух таких ветхих старцев.

Родственники, завладев стариками, наперебой ими хвастались. А старики сидели тихо, сложив на коленях желтоватые руки. Они знали, что ими владеют, но от этого наслаждались и гордились ничуть не меньше остальных. Вот они здесь сидят, и это прекрасно. Молодые, конечно, не понимают, как это прекрасно.

Наконец Уил Хэнкок поднялся.

– Спустимся в погреб, Джон, – сказал он мрачно. – Хочу тебе кое-что показать.

Таким вот хитрым ходом с незапамятных времен начиналась старая игра. Ответ тоже был знакомый.

– Как же так, папа, через минуту Мария принесет лимонад, к тому же я попросила ее испечь кексы с орехом! – воскликнула старшая дочь Уила Хэнкока.

– Лимонад! – фыркнул Уил Хэнкок. Потом прибавил нежно: – Бог с тобой, Мэри, у меня для Джона Стёрджиса припасено кое-что другое – лекарство от всех его хворей.

Спускаясь в погреб, он улыбался себе в усы. Они, там, на веранде, все еще возмущаются. Бубнят, что в погребах сырость, а старики, мол, такие слабые, что сидр прокис и что в их возрасте можно, казалось бы, поумнеть. Но они протестовали не всерьез. И если бы ритуальный визит в погреб не состоялся, всех постигло бы разочарование. Тогда ведь – как ни крути – их старики уже не были бы такими замечательными.

Они прошли через молочный погреб, где стояли огромные железные кастрюли с молоком, и оказались в винном. Там было прохладно, но воздух был свежий, не пахло ни сыростью, ни плесенью. У стены стояли три бочки, на полу лежал круг желтого света. Уил Хэнкок взял с полки оловянную кружку и молча откупорил дальнюю бочку. В кружку потекла жидкость. Это был старый, желтый как солома сидр, и когда Уил поднял кружку и вдохнул, в него вошла душа побитых яблок.

– Садись, Джон, – сказал Уил Хэнкок и передал ему полную кружку.

Друг поблагодарил его и опустился в единственное стоявшее там потертое кресло. Уил Хэнкок наполнил вторую кружку и сел на среднюю бочку.

– За преступление, Джон!

Это была испытанная временем фраза.

– Будь здоров! – с жаром произнес Джон Стёрджис и отхлебнул. – М-м-м… с каждым годом все вкуснее,