Советский фотоавангард и концепция производственно-утилитарного искусства [Андрей Николаевич Фоменко] (fb2) читать постранично, страница - 97


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

«авангардных» рудиментов, принадлежат той же эволюционной цепи и свидетельствуют об окончательном «сокрытии приема». Речь идет о разделении сути и видимости, реальности и иллюзии. Задача исследователя – обнаружить эту скрытую, невидимую, недоступную реальность. С этой целью соцреализм помещается в контекст авангардных методов – абстракции, фотомонтажа, моментального снимка, апроприации, – которые и объявляются его скрытой сущностью. В действительности такая контекстуализация носит волюнтаристский характер и вдобавок к этому базируется на ряде «умолчаний».

[

←213

]

См. анализ данного мотива в книге: Михаил Ямпольский. Память Тиресия. – С. 216 – 227.

[

←214

]

На визуальном сходстве «Фонтана» и образов религиозного искусства строит свою интерпретацию этого произведения Борис Гройс: Гройс Б. Изобретение Другого // Гройс Б. Комментарии к искусству / Пер. с нем и англ. – М.: ХЖ, 2003. – С. 112 – 114.

[

←215

]

Гройс Б. Россия и проект модерна // Художественный журнал. 2001. – № 1 (36). – С. 31. Практическим вариантом «доведения до ума» плохого искусства социалистического реализма служит соцарт и в особенности работы Виталия Комара и Александра Меламида – фантазии на тему того, как мог бы выглядеть сталинский неоклассицизм, будь он более последователен в своих реставраторских устремлениях.

[

←216

]

Так иногда переводится на русский язык фрейдовский термин das Unheimliche (другие варианты перевода – «жуткое», «зловещее»), обозначающий психологический эффект, вызываемый столкновением с вытесненным травматическим опытом, избежавшим символизации и потому так и не ставшим личным опытом субъекта (см.: Мазин В. Между жутким и возвышенным // Мазин В., Пепперштейн П. Кабинет глубоких переживаний. – СПб.: Инапресс, 2000. – С. 77 – 139). Это понятие как нельзя лучше подходит к предмету настоящего разговора. Каждый советский человек знал о репрессиях, и в то же время их как бы не существовало – не только в поле официального языка, но и в пространстве индивидуального сознания. В произведениях современной литературы и кино, изображающих «преступления сталинского режима» и подходящих к этой теме по-позитивистски, эффект «тревожной странности» обычно теряется из виду. Редким – и выдающимся – примером его воссоздания служит фильм Алексея Германа «Хрусталев, машину!».

[

←217

]

Выражение Виктора Шкловского. – См.: Шкловский В. Гамбургский счет. – С. 310.