Федькины угодья [Василий Степанович Журавлёв-Печорский] (fb2) читать постранично, страница - 2


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

сбросила халат, побрызгала пол водой, протерла окна, сложила в стопку разбросанные по столу книги.

— Чтоб всегда так было.

Я молчал, а мой верный пес, за что и кличку такую получил, пошел на измену, потерся мордой о ногу доктора.

— С тобой легче подружиться, чем с хозяином, — засмеялась девушка.

А наутро Кожин объявил:

— Аврал! Комнаты сегодня же оклеить. Безобразие… Хватит обоям на складе валяться. Сколько раз напоминать вам.

И хотя Сергей Михайлович ни разу не говорил нам об этом, мы не отнекивались. Яша только усмехнулся:

— Влияние со стороны?

Но слово старшего — закон. Нам пришлось взяться за постылую хозяйственную работу. Оклейкой комнат дело, конечно, не кончилось. Доктор потребовал повесить занавески, посоветовал в банки из-под консервов поставить вместо цветов ветки карликовых берез. Я однажды не выдержал:

— Что ей нужно от меня? Каждый живет, как хочет. То ей собака мешает, на улице, говорит, держать надо, то еще что-нибудь.

Кожин улыбался.

— Заноза, говоришь? Может, оно и так. Не перечь. По вопросам медицины она здесь выше министра.

* * *
Зима в тундре наступает быстро. Замерзли озера и речушки. Полярные увалы укутала тишина, прерываемая только гортанным криком куропаток «Кэбар-р-р!». С моря в губу набило льда. Горизонт приблизился к поселку из трех домиков и, казалось, сжал его обручем.

Я собрался в первый почтовый рейс в поселок Варандэй, расположенный от нас километрах в ста пятидесяти. Впрочем, кто мерял тундровые километры? И сейчас еще там расстояние определяют на глазок да на «перекур». Проехал столько-то, захотелось покурить, считай: десять верст позади. Нина хотела побывать у охотников, живущих в промысловых избушках, раскиданных вдоль побережья. Я пробовал отговорить ее:

— Время не то. Упряжка не испробована. Кроме Верного, все собаки новые.

— А если в поселке больной?

— Пурга не захватила бы, — осторожно заметила Мария Ильинична, жена Кожина, тихая большеглазая женщина, все собирающаяся покинуть тундру, переехать в родное село, в лесные места. — Не к добру сполохи играют.

Уговоры не подействовали.

— Ладно. До Пыртэя проскочим, — ответил я, — а там, в случае чего, переждем.

— Если готов, — сказал заведующий, — завтра чуть свет выезжай.

Сергей Михайлович упомянул «чуть свет» по привычке жителя земли, лежащей к югу от тундры. У нас в это время уже круглый день жгли свет.

Выехали рано утром. В призрачном свете луны вершины сопок казались окрашенными в голубовато-зеленый цвет. Потому и назван этот мыс Зеленым.

Дул слабый ветерок. В воздухе кружились редкие снежинки. Собаки бежали дружно. Я радовался, хороша упряжка. Но Верный то и дело глотал снег, принюхивался к ветру, недовольно скулил. Характер его я знал: быть пурге.

Проскочить не удалось.

С хребтов в сторону моря пробежал вихрастый поземок. Тоскливо, на разные голоса завыла упряжка. Снега поднялись в воздух, и началась заваруха. А на пути — речушка с отвесными из замшелого гранита берегами и единственный спуск по прозвищу «гиблое место». Будь я один, я без раздумий бы ехал прямо, надеясь на русское авось, но рядом сидела пассажирка. И я повернул свою упряжку к устью реки.

Ветер крепчал. Нарты сами катились вперед, подталкивая собак. Малица покрылась ледяной коркой. Лицо горело. И, что хуже всего, в промокших насквозь пимах зябли ноги. Давно бы следовало остановиться, но спутница молчала, а я, признаться, ненавижу ночлеги в «куропаточьем чуме». Случилось однажды — замело и льдом сверху покрыло. Думал, не выберусь. И сейчас удивляюсь, как жив остался. Стволом карабина удалось дырку просверлить в насте… Куда лучше, пусть медленно, но двигаться…

Долго мы еще ехали. И вот Нина схватила рукой вожжу. Я обернулся.

— Нельзя дальше. Собак загубишь! В такую погоду не ездят, а пережидают, — крикнула она мне прямо в ухо.

«Навязал тебя черт на мою голову, — зло подумал я, — учить еще вздумала», — но упряжку остановил. Собаки сразу же сбились в клубок, дрожа и повизгивая, прижались к нам, прося защиты.

Мы опрокинули нарты набок. Вокруг сразу же намело сугроб.

— Нож у тебя есть? — спросила Нина. — Чемодан отвязать не могу. Переруби веревку.

Я вынул из ножей свой охотничий, с ручкой из бивня моржа, подарок старого Ванюты, ударил по веревке. Нож отскочил. Еще удар, еще. Веревка, наконец, лопнула.

— Устал? — спросила Нина. — Подкрепись. — И протянула мне фляжку. — Только глоток… Не больше. — Она включила карманный фонарик, осветила чемоданчик с провизией.

— Вы-то чем согреетесь?

— Шоколадом! Ужас, как люблю шоколад. Раньше все считала дни, когда учебу закончу, работать начну. Вот, думала, поем вдоволь, с начинкой и так. А на станции всего один сорт: ванильный. Но и он вкусный. Хочешь — отломлю?!

Поели. Девушка положила руку на мое плечо. Не прошло, наверно, и минуты, как она уже спала крепким сном. Даже фонарика не выключила. Беспомощной показалась