Мерлин [Стивен Лохед] (fb2) читать постранично, страница - 2

Книга 516626 устарела и заменена на исправленную


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

образы самого раннего детства: Инис Аваллах, Остров Аваллаха. Дом моего деда, царя Аваллаха, Короля-рыболова, первый дом, который я помню. Здесь, в блестящих залах его дворца, я сделал первые неуверенные шажки.

Видите, вот яблоневые рощи в белом цвету, соленые болота, зер­кальная гладь озер у подножия Тора, беленая церковка на соседнем


холме. А вот и сам Король-рыболов: черноволосый, насупленный, как летняя гроза, полулежащий на алом шелковом ложе, он внушал трех летнему ребенку страх, хотя и относился ко мне с большой до­бротой.

А вот и моя мать, Харита, высокая и стройная, неподражаемо вели­чественная, настолько прекрасная, что рядом с ней меркнет обычная красота. Златовласая дочь Ллеу-Солнца, Владычица Озера, хозяйка Аваллона, королева фей (ее имена и звания, как и мои, множатся со временем) — этими и другими словами называют ее люди, и они правы.

Мать никогда не скрывала, что я — ее единственное сокровище. Добрый священник Давид объяснил, что я — возлюбленное чадо Жи­вого Бога; рассказы о Сыне Божьем, Иисусе, воспламенили мне серд­це верой, а верховный друид Хафган, мудрый и преданный слуга, про­будил во мне ненасытную жажду знаний.

Если на свете чего-то недоставало, я об этом не ведал, как не ведал страха или чувства опасности. Дни моего детства были исполнены по­коя и изобилия. Время и события остального мира почти не достигали Инис Аваллаха — приглушенный рокот, тихий, словно завывания чер­ных человечков банши в каменных кольцах на вершинах далеких хол­мов, и далекий, словно вой пурги над могучею Ир Виддфа на скали­стом и мрачном севере.

Разумеется, все вокруг было не так гладко, но в солнечно-сладкие дни моих первых воспоминаний мы жили, как древние боги, свысока взирая на дрязги простых людишек. Мы были Дивным Народом, вол­шебными существами с Западных земель, обитателями Стеклянного Острова. Те, с кем мы делили этот болотистый край, страшились нас и почитали.

Нам это было с руки — отгоняло нежелательных чужаков. Мы не были сильны той силой, которую обычно уважают, и паутина слухов защищала нас не хуже мечей и копий.

Если вам, живущим в эпоху разума и мощи, такая защита пока­жется слабой и ненадежной, то я скажу, что вы ошибаетесь. В те вре­мена человек жил, окруженный верованиями, древними, как сам страх, и предрассудки эти сложно было изменить, не то что рассеять.

Только взгляните! Вот и сам Аваллах стоит передо мной росистым утром. Он по обыкновению держится за бок, как всегда, при виде ме­ня улыбка сверкает в черной бороде. Он говорит: "Идем, соколик, рыбки зовут — соскучились. Возьмем-ка ладью и посмотрим, не вы­зволим ли щуку-другую из воды".


Рука в руке, мы спускаемся к озеру. Садимся в лодку. Аваллах гре­бет, маленький Мерлин крепко держится ручонками за борт. Аваллах смеется, поет, рассказывает грустные повести о погибшей Атлантиде, а я слушаю, как умеют слушать одни дети, — всем сердцем.

Солнце поднимается в зенит. Я смотрю на заросший тростником берег и вижу мать. Она ловит мой взгляд, машет рукой, зовет нас. Аваллах разворачивает челнок, гребет к ней, мы возвращаемся во дворец. Мама никогда не говорит, но я знаю — ей тревожно, когда она слишком долго меня не видит.

Тогда я не понимал, отчего; теперь понимаю.

Однако для трехлетнего ребенка жизнь — стремительная череда радостей, проносящихся в мире столь разнообразном, что понять его или ощутить можно лишь во внезапной вспышке озарения — как, впрочем, не только в детстве. И в каждую минуту тебе доступно неис­числимое множество чудес. При всей своей малости я глубоко и на­долго нырял в ошеломляющий поток ощущений и каждый вечер ва­лился с ног, опьяненный жизнью, едва живой от усталости.

Если Инис Аваллах был для меня всем миром, то в нем мне предо­ставили полную свободу. Не было такого закутка, который я не из­учил, и каждый уголок принадлежал мне. Конюшни, кухни, парадный зал, опочивальни, галерея, портик, сады — я бродил где мне вздума­ется. Даже короля не слушались бы так — любой мой детский каприз немедленно исполнялся.

Так я рано познал суть и удобства власти. Великий Свет, тебе ведо­мо, что я сам никогда к ней не стремился! Мне предлагали власть, и я ее принимал. Что здесь было дурного?

Впрочем, в те дни на власть смотрели иначе. Люди сами решали, что хорошо, что дурно. Иногда они рассуждали правильно, чаще — нет. Не было на земле судьи, не было образца для подражания, чтобы взглянуть со словами: "Видите, вот так надо поступать!’’. Царь вер­шил правосудие мечом, и его воля звалась истиной.

Вам полезно об этом помнить.

Представления об истине и справедливости явились позже, гораздо позже. Прежде надо было воздвигнуть основание, на котором следо­вало строить человека.

В те дни Остров Могущественного потрясали усобицы, такие при­вычные теперь, но очень редкие в то время. Цари и князья