Гримус [Ахмед Салман Рушди] (fb2) читать постранично, страница - 2

времени дозволяла себе нечестивый акт посещения беспутной городской церкви, совершения там католических обрядов и возжигания свечей. Не то чтобы всего этого хотелось ей самой, просто она жила в городе вместе с законным супругом, и в этом было все дело. Посещение церкви составляло как бы часть семейных обязанностей. Ее тогдашний муж, мистер О\'Тулл, заправлял питейными заведениями в К., раскинувшемся высоко над береговой линией на склоне горы Каф, в городе, к которому Долорес относилась с неодобрением, в частности не одобряя употребление там спиртных напитков и в особенности не одобряя того, что заведует этим ее собственный муж. Конкретное, частное и особое неодобрение в итоге привело Долорес к бегству из К. и уединенной жизни совместно с Виргилием Джонсом (подальше от бара мистера О\'Тулла и его излюбленного места отдохновения, печально известного непристойного заведения мадам Джокасты). И каждый четверг на рассвете она относила кресло-качалку мистера Джонса вниз на пляж.

– Скучное, – пробормотал себе под нос мистер Джонс, повернувшись к морю спиной. – Скучное сегодня море.

Тело Взлетающего Орла, покачивавшееся на волнах лицом вверх – чем, в частности, объяснялся тот факт, что оно так и не утонуло, – наконец ткнулось в берег. Взлетающего Орла и размеренно движущуюся спинку кресла мистера Джонса разделяло всего несколько метров, и набегающие волны раз за разом выталкивали Орла все дальше на берег. Ни мистер Джонс, ни миссис О\'Тулл его пока что не замечали.

Нужно сказать, что Взлетающий Орел был человеком добрым и неплохим; тем не менее довольно скоро на его плечи предстояло лечь ответственности за изрядное количество смертей в К. Так же как и второй мужчина на берегу, Взлетающий Орел пребывал в здравом уме, а вторым мужчиной на берегу в тот момент был не кто иной, как мистер Виргилий Джонс.

Взаимоотношения Виргилия Джонса и Долорес О\'Тулл имели своеобразные печальные особенности: они были влюблены друг в друга, но выразить свою любовь не могли. Их любовь не была прекрасной, поскольку и он и она отличались особенным уродством. Выражению нежных чувств с той и другой стороны мешало то, что души обоих были чрезвычайно глубоко ранены предыдущим опытом и свои чувства они предпочитали лелеять в укромной глубине собственных сердец, не выставляя их напоказ из боязни оказаться осмеянными и отвергнутыми. Поэтому они, разделенные личной уединенностью мыслей, усаживались рядом, и Долорес принималась выводить надтреснутым голосом старинные песни, баллады и гимны о печальном уделе; Виргилий Джонс тем временем бойко произносил свои ритмические эллиптические монологи, упражняя мысль и язык, для которых голова его была слишком тесным пристанищем. В такие минуты на пляже эти двое оказывались совсем близко к своему возможному счастью, ближе, чем где-либо еще.

–  Любимый мой, желанный мой, да с белой бородою , – меланхолически сообщала Долорес под монотонный аккомпанемент скрипучих покачиваний кресла. Погруженный в свои мысли Виргилий поглаживал покрытый белесой щетиной давно небритый подбородок и не слышал ничего.

– Язык, – вслух размышлял он, – язык дает основные понятия и представления. Из понятий и представлений слагаются звенья цепи. Я прикован, Дотти, и прикован не знаю к чему и где. Мои оковы нельзя назвать путем Гримуса, и в них недостаточно суетного, чтобы их можно было назвать путем К. – носит меня взад-вперед с одной стороны на другую, между тобой и ими. Так-то, Долорес О\'Тулл. Боже мой. Знаешь ли ты, дорогая моя, что я не всегда был таким, как сейчас. Гроза титек и филейных частей. Да, я. Так-то. Когда-то был. Раньше. Сейчас не то.

–  Рано-рано поутру, когда солнышко встает, чиста дева, лугом я иду, песню распеваю, слезы проливаю , – надрывалась Долорес.

Пребывающего в беспамятстве Взлетающего Орла теперь отделяла от полозьев кресла-качалки всего какая-то пара футов.

– Остров, – тихим и ровным голосом продолжал рассуждать Виргилий Джонс, – самое ужасное место из всего сотворенного. Но поскольку мы как будто бы продолжаем жить и, как кажется, нас не затягивает в неведомые глубины его пути, то, стало быть, и любить мы способны.

Дальнейшие его излияния, ставшие за многие годы обязательными до оскомины, должны были коснуться нервных срывов и новых забот, имевших место после бегства от мира, большой протяженности времени жизни, безысходности, любви и дружбы, состояния его мозолей, орнитологической стороны мифа, а также всяческих свежих мыслей, навеянных мирным присутствием Долорес; сама она все так же пела бы и пела, до тех пор пока песни эти не выжали бы слезу из нее самой; через некоторое время после этого они пошли бы домой.

Но на сей раз сильная волна, этакий отголосок девятого вала, толкнула Взлетающего Орла еще чуть выше и правее, и он оказался почти прямо под покрытым чудесной резьбой гнутым полозом кресла, всего изукрашенного замечательной резьбой, изображающей перевитых в танце граций, и попал в поле зрения